Час эльфов
Шрифт:
– Сир, мы сможем их победить, – рискнул сказать Нут.
– Замолчи!
Внизу пехота и лучники все еще радовались своей иллюзорной победе. Их ряды смешались, монахи оттаскивали назад раненых, не способных передвигаться самостоятельно… Не было больше фронта, не было линий лучников, не было даже стрел. Нетронутым остался лишь резерв рыцарей. Возможно, они и победили бы, но только ценой всеобщей битвы, а именно этого Утер и хотел избежать. Ни к чему было противостоять монстрам на их землях. Ярость и жестокость подпитывались смелостью и силой до такой степени, что души сражающихся опустошались, их воля была побеждена еще до того, как погибало тело. Ужас никогда не проигрывал битву. Атаковать сейчас, бросить в бой все людское войско, биться до последнего и даже победить, разбить монстров, добить их раненых и сжечь трупы – все это было ни к чему. Через год, через десять лет новая
Внизу люди лихорадочно засуетились. Они наконец увидели войско гоблинов и повернули к нему обезумевшие взгляды. Прервать сейчас битву значило приговорить всю пехоту к позорной гибели. Вступить в схватку значило умереть вместе с ними. Это было так… Утер взглянул на небо без единого облака. Он улыбнулся сам себе, затем обернулся к своему знаменосцу и указал ему на линию лучников.
– Прикажи им, чтобы рассредоточились и собрали стрелы, и если надо, пусть выдергивают их из тел мертвецов.
И пока Канет де Керк поскакал выполнять поручение, Утер и Нут спустились с холма и встали перед строем рыцарей. Их количество ободрило молодого короля. Тысяча копий воздеты к небу, стяги, отличительные знаки, флажки на копьях и знамена реяли на ветру. Кони перетаптывались от нетерпения, рыцари, так долго выжидавшие вдали от сражения, узнав короля, одобрительно зароптали. Утер надел шлем, жестом пресек проявления радостного воодушевления и взял копье, протянутое одним из оруженосцев. Собравшимся баннеретам он отдал лишь один приказ:
– Строимся в один батай, сомкнутыми рядами, с копьями.
Они отъехали рысью, чтобы расположиться на высотке, и солнце светило им в спины. Пора было действовать. Орда бегущих надвигалась широкой колонной по заснеженной равнине с ужасающей быстротой.
Гоблины бежали со всех ног. Возглавляло отряд всадников в доспехах некое темное и тонкое существо, бледное лицо которого приковывало взгляды среди всей этой черноты. Перед ними, как кулак, летели прямо на линии лучников свора волков и сотни наемников, углубляясь во всеобщий хаос, царивший среди тех, кто пошел за стрелами, тех, кто нарушил свои ряды, уверовав в победу, – вонзаясь в бесформенную массу пехоты, не успевшую вновь построиться в каре. Горы трупов свидетельствовали о свирепости этой атаки. Отступить в организованном порядке не удалось. И не было другого выбора, как только держаться. Драться, чтобы спастись или умереть без мучений. Утер на секунду закрыл глаза, отрешаясь от криков и рева битвы. Он увидел лицо Игрейны, ее обнаженное тело, свернувшееся в постели… На месте ли уже аббат Илльтуд? Может быть, они молились за него в этот самый момент. Это было так ему необходимо…
– Надо дать им время! – крикнул Утер, и его собственный голос так громко зазвучал в шлеме, что чуть не оглушил его.
Он поднял свое копье, и первая линия батая тронулась шагом, затем перешла на рысь, наконец, поскакала галопом, и земля задрожала, как при раскатах грома. Люди, прижимая к себе длинные овальные щиты, защищавшие левый бок до самого колена, наклонили копья и крепко сжали древки. Всадники-гоблины, застигнутые врасплох внезапным нападением рыцарей, пытались перестроиться, но атакующие смели их – ничто из оружия монстров не могло сравниться с длинными копьями людей. Утер видел, как рыцари атаковали несколько отрядов гоблинов, оказавшихся у них на пути, и на полном скаку опрокинули. Копья вонзались в тела с такой силой, что железный наконечник показывался с другой стороны, и фонтан крови хлестал из пронзенного туловища, но случалось, что копье ломалось от силы удара или вырывалось из руки рыцаря. Он видел, как обезумевшие от ужаса лошади пытались перепрыгнуть через ряды гоблинов и обрушивались вместе с всадниками на их кишащую массу. Он видел несчастных, сброшенных с седел – их тотчас же затаптывали. Он видел и других, обезглавленных ударом боевого топора и продолжавших нестись вперед на своем коне, рассыпая брызги крови. Монстры рубили топорами ноги лошадям на полном скаку; люди натыкались на свои собственные копья; рыцари, задавленные своими мертвыми лошадьми, дико кричали, поломав руки и ноги, пока монстры не добивали их. Утер сжал древко своего копья, взглянул на повисший флажок, прикрепленный к острию. Ветер утих, солнце постепенно затягивалось дымкой. Несмотря на холод, он ощущал, как пот струится под кольчугой. Шлем показался ему тяжелым, он прерывисто дышал, и когда пришпорил коня, весь груз его доспехов и оружия тяжко надавил на плечи. Он тронул коня рысью, и тотчас же за ним двинулся весь второй
Когда лошади закусили удила и понеслись вперед, Утер опустил копье, выискивая глазами цель в столпотворении монстров. Теперь он почти ничего не видел в смятении битвы – только стаю волков и крутившихся перед ними всадников и затем, дальше, ужасающую стену орущего полчища. Не отдавая себе отчета, он тоже закричал, не отводя глаз от своего надетого на пику флажка, который от стремительного галопа тонко посвистывал. Ему на глаза попался один всадник, размахивавший над головой кривой саблей. Теперь Утер видел только его и его искаженное лицо. В последний момент он поднял копье. Железо царапнуло по щиту монстра, острие вонзилось в горло, сорвало с него шлем и часть черепа. От удара рука у короля занемела, но древко не сломалось. На острие все так же полоскался флажок, но теперь обагренный кровью. У Утера не было времени взглянуть, что сталось с всадником с саблей. Захваченный атакой, он вломился прямо в гущу гоблинов. Он не выбирал цель. Он лишь увидел, как копье вошло в эту кишащую массу, но на этот раз ощущение было такое, словно он наткнулся на стену. Древко сломалось, и ему пришлось опустить голову, чтобы увернуться от щепок, а руку, казалось, вырвало из сустава от этого удара. Он ударился спиной о ленчик седла, был оглушен, и в глазах у него потемнело. На краткий миг бледное лицо всадника в латах промелькнуло перед его взором над кишащей массой монстров. Это был человек, без всякого сомнения, предводитель этого гнусного войска, и Утеру показалось, что он смеялся… Видение длилось только один миг. Но его конь уже выносил его из гущи боя. Пока Утер приходил в себя, конь проскочил заснеженное поле, оказавшись в ста туазах от мясорубки, в том месте, где собрались выжившие после первой атаки.
Люди кричали, тянули к нему руки; развернувшись, он увидел атаку третьей линии, которая как кулак ударила по отряду гоблинов, – в ужасной какофонии смешались вопли и грохот железа. Он сорвал свой шлем, опустил металлический наголовник и привстал на стременах, ощущая дикое сердцебиение. Гоблины отступали… Три атаки пробили в их рядах три широкие кровавые бреши и остановили их неуклонное продвижение. Он повернул влево и чуть не подпрыгнул от радости при виде вновь выстроившихся в безупречную линию лучников.
Рыцари третьей линии возвращались. Многие лошади были без всадников. Почти не осталось целых копий… И, тем не менее, лица людей светились радостью. Канет и Нут подъехали на своих лошадях к королю, но он даже не дал им перевести дыхание. Монстры перестраивались, готовясь к новому столкновению.
– Ты все еще веришь, что их можно победить? – спросил Утер Нута.
Рыцарь не ответил.
– Я в это верю! – закричал Утер. – Останься со мной, ты увидишь, как ломают копья!
Они поскакали галопом, в оглушительном реве, огибая строй пехоты и лучников, чтобы добраться до ложбинки, где они укрывались во время первой атаки. Там они только успели выхватить новые копья из запаса и пришпорили своих коней, чтобы привести в порядок амуницию на вершине холма.
Монстров на какое-то время запутали их маневры, но вскоре они вновь бросились в бой, однако атаки рыцарей позволили солдатам короля перестроить свои ряды. Как только монстры показались вновь, на них обрушился дождь стрел, сметая их ряды. Однако они неуклонно приближались, и завязалась рукопашная.
За короткое время опьяненные успехом сердца людей похолодели. В рукопашной монстры не оставляли ни малейшего шанса ни пехоте, ни лучникам. Вся королевская армия отступила, копьеносцы исчезли, лучники сломали луки и вынули свои жалкие мечи. И вот уже люди побежали, бросая оружие и вопя от ужаса.
Утер молча посмотрел на Нута и опустил свое копье.
Атака рыцарей разбилась о полчище монстров с бесполезной яростью морского вала, разбивающегося о скалы.
Несмотря на тяжелый кожаный полог, покрывала и обитые мехом стенки, в возок проникала леденящая сырость. Прижавшись друг к другу, Игрейна и ее спутники не проронили ни слова почти с самого отъезда. Королева обнимала свою маленькую дочурку Анну, укутанную так, что из пеленок виднелся только кончик ее покрасневшего носика. Чтобы она заснула, старались не разговаривать, но это вынужденное молчание не тяготило их, потому что они не могли говорить ни о детях, ни о войне, ни об Утере – ведь в каждой фразе могло прозвучать неосторожное слово, которое довело бы Игрейну до слез. Брат Блейз, ее духовник, читал им Священное Писание, пока его монотонный голос не усыпил его самого. Постепенно и женщины тоже задремали, мерно покачиваясь в ритме движения.