Час игривых бесов
Шрифт:
– Пожалуйста. А долго ли?..
– Минут десять подождете?
– Так быстро? Вот здорово!
Гравер, немолодой брюнет – пожалуй, очень красивый в незапамятные времена и, ей-богу, вот провалиться мне на этом месте, если вру, – слегка, самую чуточку похожий на Игоря, каким он станет лет через тридцать, – подмигнул Алене, которая, когда хотела, умела очаровывать мужчин с той же скоростью, с какой идол ее сердца очаровывал женщин, и ушел в глубину мастерской.
Алена упала в продавленное кресло, храня на устах ту же загадочную, неотразимую улыбку, стискивая перед собой кончики ледяных от волнения пальцев.
Игорь, Игорь, Игорь. Навсегда, навсегда, навсегда! Я тебя люблю, люблю, люблю.
Вечная песня, может быть, даже слишком затянувшаяся в ее жизни... шлягер номер один в мире Алены Дмитриевой!
– Пожалуйста, вот ваши часики.
Ох, какая хитренькая улыбочка у черноглазого гравера! Ну да, человек он опытный, сразу видно.
Алена расстегнула тяжелый браслет, прочла изящную надпись:
«Навсегда. А.»
– Ну как?
– Здорово. Правда! Спасибо, спасибо!
– Счастливо вам, девушка!
Какой милый, какой любезный человек! Девушка, главное! Впрочем, от такой любви станешь небось девушкой! В том смысле, что в своем безумии Алена вообще скоро в детство впадет.
Так, а теперь бегом, бегом! До начала занятий в шейпинг-студии четверть часа! А еще переодеться!
После тренировки надо позвонить Жанне, сговориться, как передать часы Игорю. Она определенно увидится с ним раньше, чем Алена. Можно себе представить, как Жанна будет хохотать над ошалевшей от любви писательницей!
Да и ладно, в первый раз, что ли? И такое ощущение – не в последний!
Алена перелетела через трамвайную линию, обежала крыльцо Дома культуры, свернула за угол, прокатила по обледенелой дорожке, как назло, выложенной самой скользкой в мире плиткой, прошмыгнула в обшарпанную дверь подъезда. Наверх, на второй этаж, – вот он, шейпинг-зал, дамский рай, мир вечных надежд на красоту! Стройной стать, стройной остаться!
– Здрасьте, Лариса Леонидовна! Лена, добрый день! – поздоровалась она с милой дежурной и с не менее милой тренершей, выскакивая из шубки и сапог.
– Добрый день, Алена. Давайте переодевайтесь скорей, опаздываете.
В раздевалке пусто, все дамы уже в зале, нетерпеливо переминаются перед зеркальной стеной в ожидании начала занятий, только какая-то полуголая толстушка топчется здесь.
– Здравствуйте, – выпалила Алена, которая, как уже упоминалось, была девушкой вежливой просто клинически, на уровне условных рефлексов, хотя и понимала, что окружающий мир несовершенен и исправляться не хочет. Ну и она тоже не желала исправляться – здоровалась направо и налево, в девяноста случаях из ста не получая ответа.
Не получила и сейчас.
Внимательней поглядела на невежу.
А, понятно, рыженькая Раечка. От этой дождешься приветствия, как же! Да она скорее подавится, чем поздоровается. Алена ее не выносила, физиологически не выносила – бывает же такое неприятие. Иногда, обуреваемая свойственным ей самоедством, она пыталась убедить себя, что ее неприязнь к Раечке вызвана элементарной завистью к загорелой коже без единой морщинки, к рекламной улыбке во все тридцать два белоснежных зуба, к копне мелко вьющихся кудрей и тугой-претугой попке... Ну что ж, это совсем немало, даже если завидовать больше совершенно нечему. Однако, по слухам, у Раечки супербогатый папаня, но деньги не сделали ее более отесанной, не научили элементарной вежливости. После того как Раечка однажды изрекла во всеуслышание: «Шанель» номер пять стремно воняет!», для чистоплюйки Алены Дмитриевой эта крошка со штампом «Made in Avtozavodsky raion» потеряла право на существование. Да ведь она еще и матюгалась порой...
– Здравствуйте, девушки.
Ага, это Валентина пришла – анахронизм вроде Алены. Тоже больная вежливостью.
– Здравствуйте, Валя, давно вас что-то не видно. Не заболели?
– Немножко простыла. Опаздываем, однако?
– О да! Ничего, мы сейчас – раз-два!
Алена принялась вытаскивать пакет с формой с такой скоростью, что выронила на пол пластиковый футляр с часами. Раечка, которая в этот момент повернулась к выходу, едва на них не наступила.
– Осторожней! – крикнула Валя, проворно выхватив футляр из-под коротенькой толстенькой ножки.
У Алены от ужаса в зобу дыханье сперло.
Вот вам и «навсегда»! Слава богу, обошлось.
– Спа... спа... спасибо, Валечка!
Она даже заикаться стала. Небось станешь!
– Какие красивые часики! – сказала Валя. – Подарок?
– Да, – не стала скрывать писательница, которая вообще была чрезмерно откровенна – порою себе во вред. – Любимому мужчине!
– Ого! – хихикнула Валя. – Видимо, очень любимому?
– Очень, очень-очень! – вдохновенно призналась Алена. – Он недавно точно такие же потерял, я сегодня купила снова. Уж очень они ему шли! Просто необыкновенно!
– Великолепные часы! – снова похвалила добрая девушка Валя. – Я таких даже и не видела никогда.
Раечка окинула восторженную дамочку холодным взором своих зеленоватых глаз.
– Между прочим, у моего парня тоже такие часы, – сказала она надменно и вышла из раздевалки.
– Знаете что, Алена, – тихо сказала Валя, – я эту девчонку просто видеть не могу.
– Аналогично, – буркнула писательница, уязвленная до глубины души: как это у парня какой-то Раечки могут быть точно такие же часы, как у ее обожаемого Игоря?! Определенно, Райка наврала – просто из вредности, чтобы цену себе поднять, а другого человека унизить. У нее небось и парня-то нет, у уродины такой.
– Дамы! – послышался голос тренера Лены Мавриной. – Встаем на программу!
Алена и Валентина наперегонки ринулись в зал.
Долги наши, или История жизни Ивана Антоновича Саблина (продолжение)
Не стоит считать меня идиотом и думать, что я смотрел на жизнь исключительно сквозь розовые очки. Кроме того, я не занимался пластической хирургией как искусством ради искусства. Я вполне отдавал себе отчет в том, что деятельность нашего «санатория», вернее, нашего пятого отделения, совершенно противозаконна, потому что мы помогаем уйти от правосудия людям, которые заслужили наказание своими преступлениями против общества и людей. Однако для меня давным-давно уже эти два понятия – общество и люди – стали абстрактными. Хоть и писал Ленин (а как же, помню, в школе проходили статью «Партийная организация и партийная литература»!), дескать, жить в обществе и быть свободным от общества нельзя, я как-то умудрялся это делать. Что такое общество? Некий организм, который определяет и устанавливает законы, по которым живет, действует, которыми сдерживается каждый член этого общества – человек. Я жил в санатории, а определяли мою жизнь и сдерживали меня законы, которые устанавливал для нас Гнатюк. Эти законы меня вполне устраивали. По сути своей я человек нелюбопытный, поэтому у меня никогда не возникало желания как-то эти законы исследовать, размышлять об их справедливости или несправедливости или мучиться, что законы Гнатюка находятся в явном противоречии, а то и в антагонизме с законами общества. Но вот что странно: впервые именно этим словом – «преступники» – я подумал о своих пациентах, когда увидел Алину.