Час негодяев
Шрифт:
– Это сложнее, но… попробую. В конце концов, у нас с ФБР сейчас отличные отношения. Никаких недружественных действий.
– И… Канада должен быть оформлен как погибший в бою.
– Это сделает Минобороны.
– Хорошо…
Кудроу покачал головой, положил на стол лист бумаги.
– Пишите.
– Что писать?
– Я, такой-то, соглашаюсь добровольно сотрудничать…
Козак усмехнулся.
– Вы же из ЦРУ. Зачем вам информатор внутри страны?
– Это вы так думаете, что я из ЦРУ. Я это просто не опроверг. Берите бумагу, пишите. Не будем затягивать.
Наемник за спиной разрезал ленту одноразовых наручников.
Когда Козак вышел из Американского дома, уже темнело. Он присмотрелся повнимательнее к тем, кто охраняет здание. Стоял «Шевроле Субурбан» с мигалкой за решеткой радиатора, и рядом
Это и была хит-команда ЦРУ. Скорее всего, та же, что и в Нью-Йорке сработала. Их много… отставные спецназовцы, наемники, просто рехнувшаяся сволочь. И имя им – SAD. Дивизион специальной активности.
Козак подошел ближе. Понимающе спросил:
– Боеприпасы Ingman DD, верно?
Один из наемников покачал головой:
– Нет. Гарантии не было. Пришлось использовать «Марк-211».
Ясно. «Mk211». Это тоже пятидесятый калибр, но необычный. Его разработала норвежско-финская компания Nammo как патрон для эффективной борьбы с советской бронетехникой. Это один из самых конструктивно сложных и дорогих боеприпасов для стрелкового оружия в мире. В самом носике пули размещен зажигательный состав из циркониевого порошка, дальше идет сердечник из сплава карбида, вольфрама и кобальта, окруженный взрывчатым веществом. При попадании в цель сердечник пробивает броню, одновременно происходит взрыв, и внутрь летят частицы горящего циркония. Разрушения при использовании этого снаряда соответствуют снаряду двадцатимиллиметровой пушки.
– Ясно. Да, круто.
– Круче некуда. Парень, мы к тебе ничего не имеем. Это просто наша работа. Если тебе будет от этого легче, я тоже потерял человека. Парень прошел Ирак, две командировки. Ты его подстрелил. Но у меня вопросов нет.
Козак кивнул:
– Без вопросов. Это просто наша работа.
Информация к размышлению
Документ подлинный
Тельняшку сними, украинский десантник, Носить ее точно свидомым не гоже! Ведь это Маргелов, а он, значит, ватник Придумал ее… и берет его тоже… Снимите берет, не позорьте береты, Бандиту скорее к лицу балаклава. Ведь ваша эмблема СС и скелеты, И в этом вся ваша дешевая слава… ТЕЛЬНЯШКУ СНИМИ, УКРАИНСКИЙ КАРАТЕЛЬ! Снимите с себя ордена «оккупантов», Ведь ленты на них – это знак «террористов». Повесьте на грудь черно-красные банты, Ведь вы по натуре простые фашисты! Воюете вы со своим же народом. Вы стали давно у врагов холуями. Наследники вы бандерложьего сброда. Детишек бомбить и расстреливать женщин За то, что их сын воевал за свободу, — Все ваше уменье. Но нет таких трещин, Где спрячетесь вы от возмездья народа! Вам честь офицера, увы, не знакома, Забыты для вас и Отчизна, и совесть. И небо для вас сотрясется от грома И гнева народного. Так что готовьтесь. Предстать пред Богом и перед народом, Осудят вас страшным судом тени предков. Воюете вы, так сказать, за свободу Спокойно пожрать европейских объедков. За место для ваших детишек в борделях, И резать на органы их для злодеев, За право своих дочерей на панели, Своих сыновей добровольно стать геем. Народного гнева наполнена чаша, Народная кровь призываетДонецк, Новороссия.
Донецкий аэропорт.
Ночь на 12 июля 2019 года
Отец Мой доныне делает, и Я делаю…
Донецкий аэропорт.
Место, где все решится…
Я приехал посветлу. Один. Никто не обратил на меня внимания – после того, как разминировали руины, они стали популярным местом для экс-курсий. Я просто поставил свой «Мерседес» в том месте, откуда его не особо было видно, и вышел из машины.
Передо мной были Пески. За спиной – Донецк…
Мы снова не сдали этот экзамен. Экзамен на взрослость, на мудрость, на состоятельность как государства и как нации. Мы все не сдали – и украинцы, и русские. Мы здесь сражались и умирали, говоря на одном языке и с трудом представляя, ради чего все это. Мы ничего хорошего не добились этой войной – ни мы, ни они. А для себя я даже и определить могу с трудом – где «мы», а где – они.
Но знаете, что самое обидное. Понимать, как началась эта война. Из-за чего. Точнее, из-за кого. Из-за мелких обдриставшихся людишек со своими мерзкими, мелочными и мелкими проблемками.
Нет, я не упрощаю. Для пожара нужна не только спичка, но и разлитый бензин. И бензин этот был в виде миллионов мелких обид, оскорблений и непониманий, некоторые существовали между украинцами и русскими, которые расползались по интернету подобно плесени, которые копились в душах людей. Но все равно…
Как же все мерзко… Мерзко…
Темнело…
Как только стемнело окончательно, я подъехал поближе к вертолетной площадке, вышел. Осмотрелся и наметил позицию для себя – так, чтобы быть как можно меньше на свету. Двигатель я выключать не стал, он работал на холостых, и через его бормотание я уловил глухой, слитный звук вертолетных лопастей.
«Вертушка»!
И судя по звуку, не «Еврокоптер», в который только четыре человека и влезет. Нормальная, большая, пузатая «восьмерка», человек на тридцать…
Как и было обещано, я включил фары своего внедорожника. Но включил их на ближний, а не на дальний. И отодвинулся в темноту…
«Восьмерка» приземлилась метрах в пятидесяти от моего джипа, не глуша турбин. Сдвинули в сторону люк – «вертушка» была не «салон», обычная, военная – из нее выбрался Алекс. Он шел первым, я его узнал из-за роста, он был выше остальных на голову. За ним выбрались еще двое, сбросили на землю какие-то мешки…
– Здорово.
– Тебе не болеть!
– Давай, машину подгони, да! Там мешки надо перегрузить! Не хочу светить!
…
– Там и твоя доля есть!
– В тридцати сребрениках?
– Что?
– В тридцати сребрениках, говорю – доля!
Алекс всегда соображал быстро. И перед принятием решения никогда не тормозил. Но он не знал, как обернется, а я знал. И потому он только успел лапнуть пистолет, а тот уже смотрел на него от бедра.
– Пальцами вытяни и выбрось…
…
– Молодец. Теперь ногой под машину! Вот так…
– Это как понимать?
– Как есть. Ты арестован.
– Арестован? От имени кого, Валер?
– От имени Новороссии.
– Да? Чо-то не знаю такой страны, Валер.
– Можешь и дальше не знать. Мне пофиг. Трибунал разберется.
– Какой трибунал, Валер?
– Военный, Сань, военный, – я впервые с Чечни так назвал его, – Гаагский тебе не светит, не мечтай.
– И за что, интересно?
– А вот за всё! – Я обвел рукой. – Вот за это. За то, что у тебя там так, три этажа и бассейн, а здесь вот так вот. Козел.