Час негодяев
Шрифт:
– Б… без базара! – Хохол сплюнул. Был он каким-то бледным и дерганым. Я даже заподозрил, что он вштырился.
– А чего на измене сам?
– Да то! – Хохол сплюнул. – По Тищенко заруб конкретный. Мне мой дятел сказал, дальше в этом направлении копать – что с костлявой в прятки играть. Так стремно, что все его темы до сих пор никто не раздербанил. Ждут чего-то.
– Чего ждут?
– А фиг знает. Только тема мутная конкретно. Он и до этого всего был тут самым… хитровы…ным, все время на две стороны пытался играть. А в последнее время совсем берега потерял. Ты знаешь, чей это фрукт?
…
– Он был бухгалтером у Паши Лазорко. Чужие бабки считал, а потом… поднялся сволочь.
– Ясно. А по остальному что?
– Тёла твоя.
Хохол протянул смартфон, я
– Паспорт у нее родной, папка-мамка – на местах, как положено, а биография… сам видишь. Бандеровка. С Майдана.
– Вижу.
– В лес вывезем? – деловито предложил Хохол.
– Отставить.
– Как знаешь… – Хохол, соскочив со стремной темы, немного успокоился. – Дело хозяйское. Только я бы ее с большим удовольствием на хор бы поставил…
Да я и не сомневаюсь…
– Хохол… а ты тогда кем был?
Слово «тогда» не конкретизировалось, но все было понятно и так.
– Тогда? Лохом тогда был. На рынке працювал, заодно на заочке учился. В качалку мы ходили. Все наши пацаны подрабатывали… ну, этими, титушками. А я же… суслик, с…а хитрый. Когда ОГА штурмовали весной, я в числе штурмующих был. Потом в молодежной сотне. Потом дошло. Меня, кстати, потому Хохлом и прокликали, что раньше я с ними был. Потом соскочил.
– Это когда?
– Да неважно – когда. – Хохол зевнул. – Ну, чо? Шо робыти-то будем?
– За американцем можно посмотреть?
– А чего смотреть-то? Давай в лес вывезем да поспрашиваем.
– Отставить. Тебе бы только в лес. Посмотреть. Кого он тут шукает, с кем встречается. Один работает или не один. Язык знает или нет?
– Это стоить будет.
– Дорого?
– Ну, кому как. Штука в день.
– Не много?
– Норм. Надо людей за ним пускать, да с машиной, да не с одной. Платить надо. Сам понимаешь, бесплатно сейчас только кошки… это самое.
– Да уж… – Я достал бумажник, отсчитал две тысячи евро. – За три дня пойдет?
– Допустим.
– Отчет мне представишь, как положено. С видео. И все двадцать четыре часа.
Хохол забрал деньги.
– Зробымо.
Я прикинул – совсем остаюсь без денег. Ладно, с карточки сниму.
– Все? Я погнал тогда.
– Хохол… – остановил я его, когда уже захлопнулась дверь джипа.
– Чего?
– А все-таки, почему ты теперь с нами?
– А тебе не все равно?
– Не. Просто охота понять, чем таким надо по башке стукнуть, чтобы у человека мозги встали. С гарантией.
– А… бей молотком, не ошибешься. Только не по голове. По пальцам. – Хохол показал мизинец, сустав был явно поврежден. – Ладно, если хочешь знать… Воевал в батальоне «Айдар»… там всякое было, русских – не меньше трети. Один раз деньги сп…или. Большие. Начали дознаваться. Как – сам видишь. И вот тут до меня дошло – через гестапо одни русские прошли. Понял? Вот тут-то до меня и дошло, что, хотя я и нацик, я не за ту нацию стою. Для укропов мы всегда чужими будем, хоть разбейся…
Ясно…
Днепропетровск, набережная.
22 июня 2019 года
Почти половину ночи Козак не мог уснуть.
Он поселился в отеле «Днипро», бывший «Днепропетровск», на верхнем этаже. Уже поздним вечером его разбудила стрельба, доносившаяся откуда-то справа. Он упал на пол – как научился делать в горячих точках, сначала падай, потом смотри по сторонам. Прислушался… Стреляли довольно далеко и точно не по ним, не было слышно звона стекол, удара пуль по стенам – точно не по ним. Он не рискнул высовываться на балкон, стрельба прекратилась так же, как и началась, неожиданно, в гостинице никакой тревоги не было. Но уже не спалось, сон как рукой сняло. Он подключил интернет и начал просматривать материалы. Набрал в поисковике «Украина, снайпер». Вышло большое количество материалов, посвященных расстрелу протестующих на Майдане в феврале четырнадцатого. Он заинтересовался этой темой и постепенно перешел на тему «Гражданская война в Украине» – самый конец которой он застал, будучи здесь и отвечая за охрану, а потом и за эвакуацию американского посольства и прочей американской собственности. Ища свидетельства действий снайперов в этой войне, он наткнулся на фотографию Донецкого аэропорта. А поскольку он знал русский, он смог получить об этом гораздо больше информации, чем средний американец.
Информация о боях за донецкий аэропорт содержалась в одной небольшой книге, которую он скачал, вероятно, без соблюдения авторских прав, и которая была написана либо участником событий с российской стороны, либо тем, кто большую часть времени находился там и видел все, что происходило. Простая и страшная книга, снабженная блоком иллюстраций, рассказывала про совершенно дикое, непредставимое в нормальном мире событие, когда аэропорт крупного города, менее двух лет назад полностью реконструированный (на это потратили восемьсот миллионов долларов), был практически стерт с лица земли в ходе нескольких штурмов и длительной, в несколько месяцев, осады. Погибло в этом месте, по оценке автора книги, не менее тысячи человек с обеих сторон. Автор, кстати, не делил погибших на украинских и российских, он рассказал об общем количестве погибших…
Козак смотрел и не понимал, что заставило одних людей цепляться за страшные развалины этого аэропорта, а других с яростью и остервенением штурмовать его. Самое удивительное, что менее двух лет назад эти люди вложили огромные деньги в реновацию этого аэропорта. Что произошло? Неужели противоречия между ними были столь серьезны, что нель-зя было их решить никаким иным способом, кроме этого.
Он смотрел дальше… и видел людей, разорванных снарядами на улицах и остановках, горящие машины во дворах, похороны детей. Артиллерийский обстрел неэвакуированного города – одна из самых страшных военных ситуаций, которые только могут быть. Они сами учились воевать в страшных, грязных иракских городах, но все это было не то. Там им противостояли партизаны, использующие придорожные мины, заминированные машины, снайперские винтовки… Но они и не подумали бы в ответ обстреливать город таким оружием, как оперативно-тактическая ракета или установка залпового огня. А тут – тут все это делали, и весь мир почему-то не замечал это. Хотя преступления, совершенные здесь, были не менее страшны, чем преступления против населения в бывшей Югославии, Ираке, Сирии или Ливии. Муаммар Каддафи тоже обстреливал собственные города, но Запад видел это и отправил бомбардировщики и спецназ, чтобы это остановить. Здесь не было сделано ничего…
Науку выживания в экстремальных условиях они проходили в лагере особого назначения в горной Монтане. Их инструктор был отставным бойцом «Дельта Форс», ставший проводником и горным охотником. Больше месяца они не выходили к цивилизации, спали там и на том, что удавалось найти, ели то, что удавалось собрать, поймать или застрелить, постоянно голодали. Вечером они собирались у костра и рассказывали о своем боевом опыте и слушали рассказы инструктора. Он, опытный солдат, начинавший еще в Гренаде, прошедший Сомали и «Бурю в пустыне», где охранял генерала Шварцкорпфа, считал очень важным такой обмен опытом между солдатами, и они каждый вечер собирались у костра, даже если замерзали и насмерть уставали. Инструктор рассказывал им в том числе о бывшей Югославии – сначала он готовил хорватскую армию, потом участвовал в секретных операциях на территории Боснии и Герцеговины, консультировал силы ООН, не раз пробирался в находящийся под обстрелом снайперов Сараево. Он рассказывал про то, как в Сараево действовали снайперы, – они маскировались пулеметными обстрелами, работали с гор, простреливали улицы. Их задачей не была охота за бойцами вражеской армии – они методично выбивали людей в осажденном городе. Просто людей, гражданских. В какой-то степени их можно было даже понять – по словам их инструктора, Сараево был одним большим, сражающимся городом, его защитникам помогали даже женщины и дети. Понять, но не простить, Сараево был искалечен до сих пор. Увы, но урок не пошел впрок… а позиция международного сообщества просто поражала двойными стандартами, настолько откровенными и необъяснимыми, что это не укладывалось в голове.