Час нетопыря
Шрифт:
— Это что, ультиматум? — восклицает государственный секретарь.
— Сейчас нет ни времени, ни повода заниматься дипломатическими тонкостями, господин государственный секретарь, — сухо отвечает посол, направляясь к выходу. — Надо полагать, мы посеяли уже достаточно фальшивых иллюзий.
Посол откланивается и выходит. В дверях он встречается с Робертом Магорски.
В Овальном зале царит мрачная, глубокая тишина. Магорски понимает, что произошло.
— Господин президент, — вполголоса говорит он, — поскольку посла здесь нет, я могу говорить
— Это неслыханно, — говорит генерал Тамблсон. — Это же не имеет смысла!
— А вас, генерал Тамблсон, — криво усмехается Магорски, — сенатор Петерсон и его сотрудники обвиняют в сознательном или неумышленном соучастии в измене. Ну, и в капитулянтстве перед Москвой.
Вице-президент Паркер внезапно развязывает галстук и подходит к окну. Он пытается его открыть, но поскольку действуют кондиционеры, оно наглухо закреплено винтами.
— Мне что-то нехорошо, — шепчет Паркер, — но это ничего, это пройдет.
Магорски выбегает, чтобы вызвать личного врача президента. Палакис и миссис Вогэн ведут Паркера к дивану, укладывают его на спину и принимаются обмахивать какой-то папкой с надписью «Совершенно секретно».
— Это от жары, — чуть слышно говорит Паркер. — Ну и сегодняшние события…
Дежурный врач президента майор Кристобэл наскоро осматривает больного и сообщает, что Паркера следует немедленно доставить в отделение интенсивной терапии. Возможно, это предынфарктное состояние.
Два солдата морской пехоты, дежурившие на лестнице, выводят Паркера и укладывают в карету «скорой помощи», президент Гаррисон поручает Магорски немедленно вызвать спикера палаты представителей Чарлза Дермотта. Согласно конституции, он примет на себя исполнительную власть, в случае если президент и вице-президент не смогут исполнять свои обязанности.
Гаррисон не сомневается, отчего заболел Реджинальд Паркер. Попросту он понял, что Гаррисона могут отстранить от должности и тогда вся тяжесть ответственности ляжет на него, толстого и усталого Реджинальда Паркера.
— Делать нечего, — говорит Гаррисон, — попробую еще раз связаться с Москвой… Полковник Уиндер, соедините меня.
— Значит, вы хотите принять их ультиматум? — беспокойно спрашивает Рубин. — Ведь этого решения не провести через сенат, а пресса растерзает вас за одну неделю. Не говоря уже о существе дела. Мы не можем уступать их нажиму.
— Я с этим согласен, — добавляет Брумэн. — Одно дело — пойти на компромисс, другое — уступить давлению.
Из секретариата сообщают, что на линии премьер-министр Австралии.
— Не знаю, — говорит Гаррисон, снимая трубку. — Не знаю, что из всего этого выйдет. Знаю только, что в этой ситуации хуже всего бездействие.
LIX
В 17 часов 19 минут лейтенант Национальной народной армии ГДР Густав Бёлльманн, несущий службу в части первого эшелона в шестистах метрах от Эльбы, отметил внезапный рост радиоактивного излучения в атмосфере.
Через две минуты его рапорт дошел до командования военного округа. Его проанализировали, сопоставили с другими данными и немедленно передали главному командованию Варшавского Договора.
В пограничных частях Национальной народной армии ГДР была объявлена полная боевая готовность.
В 17 часов 32 минуты было установлено, что транспортные самолеты «Мидас III–C» заканчивают переброску 14-й Ганноверской механизированной дивизии из казарм в Ремсдорфе на исходные позиции неподалеку от Чешского Леса.
В 17 часов 40 минут, то есть в 19.40 по московскому времени, министр обороны СССР получил предварительные сведения о потерях, которые имели место в Южном Казахстане в результате взрыва американской ракеты.
В 17 часов 59 минут лейтенант Густав Бёлльманн увидел сквозь полевой бинокль дула легких танков, торчащие из-за холмов по другую сторону границы. Он не мог, конечно, знать, что одним из этих танков командовал его двоюродный брат Пауль Бёлльманн. Приблизительно в то же самое время вышла из строя «горячая линия» между Москвой и Вашингтоном. Один из ее участков проходил через северную часть Федеративной Республики Германии. Были, правда, запасные кабели и дополнительная неповрежденная линия, но для того, чтобы ввести в действие новую линию связи, требовалось по крайней мере несколько часов работы специалистов с обеих сторон.
В выпусках новостей европейских радиостанций в шесть часов вечера на первом месте были донесения о счастливом окончании кризиса, о все более катастрофических последствиях ядерного взрыва над американской территорией, а также сенсационной победе теннисиста ФРГ Хлодвига Науманна над бесспорным фаворитом, первой ракеткой мира Пьетроанджело Виллакорта.
Радиостанция WDF не пичкала слушателей чрезмерным количеством политических новостей. Диктор весело сказал, что война войной, а уик-энд уже начался. Поэтому он позволит себе начать музыкальную программу со старого, но неизменно любимого шлягера «Лили Марлен».
В 18 часов 11 минут диктор прервал музыкальную передачу и срывающимся от волнения голосом известил слушателей о том, что город Дарвин в Австралии сметен с лица земли в результате ядерного нападения.
Парижское радио сообщило об этом минутой позже. Диктор сказал, что Франция в этой войне останется нейтральной.
В 18 часов 35 минут московская радиостанция перестала передавать музыку. Диктор начал зачитывать текст заявления правительства СССР. Оно было суровым по тону, но сдержанным в выборе слов.