Час Пик
Шрифт:
Полторы ставки, больше не дают.
Как время убить?
А ничего, можно и тут выкрутиться: приготовила чего–нибудь вкусненького; душевно так, с толком пообедала, позвонила по три раза всем, кому надо и не надо (и бывшим подругам по институту в разные города тоже; правда, почти половина зарплаты уходит на оплату междугородних счетов, но все равно).
Вот зачем телефон–то нужен в райцентре!
Но, тем не менее — для девушки со столичным образованием, для симпатичной девушки пусть и двадцати восьми лет, которая рассчитывала в жизни на большее, а получила — вот это (симпатичные
Точней — полное отсутствие всяких перспектив.
А потом — ей двадцать восемь. Уже двадцать восемь. Время–то летит, летит… Оглянуться, не успеешь, как зима катит в глаза. И что — в ДК бегать, на вечера «для тех, кому за тридцать?»
Там что — пьяницы местные стоят, икают, все такие грязные, потные, липкие, соляркой от них так и несет, им, алкашам несчастным, только бы выпить за чужой счет… За её то есть…
Да разве это мужчины?!
А дальше?
Дальше–то что?
А дальше — телевизор вот еще есть, обычный вечерний наркотик. Спасибо Лучшей Подруге, на то она и лучшая: надоумила купить, когда еще деньги были. Теперь уже не смогла бы. Вот и проблема свободного времени решена. Очень, кстати–то говоря, животрепещущая проблема в райцентре.
Ну, а по телевизору…
Кому–кому, как не ей знать, что же там по телевизору!
«Богатые тоже плачут», «Марианна», «Просто Мария», «Эдера», «Дикая Роза», «Санта—Барбара».
«Нет, вы знаете, Мейсон что в прошлой серии Джулии сказал? А потом Си Си Кепвелл, ну, это отец его, богатый такой, жениться надумал — представляете, опять на Софи! Да, самое главное: Мейсон сейчас женится на Виктории, а у нее будет ребенок от Круза, а Джулия ждет ребенка от него, от Мейсона. Боже, какая драма! Как? Неужели не смотрите? Ну, тогда Роза Гарсия, Дикая, стало быть, Роза: вот дура–то, ей Рикардо Линарес, такой мужчина, такие подарки делает, а она их выбрасывает… Гордая. Платья там разные шикарные выбрасывает, кроссовки. Совсем она какая–то… Ну, не Дикая, а одичавшая — совсем ненормальная. Дурочка какая–то. И вообще–балда. Что — тоже не смотрите? А еще мните себя культурными и интеллигентными людьми, постыдились бы, как можно!»
Недалекие люди любят подсматривать в незашторенные окна и замочные скважины, чтобы сравнить чужую жизнь со своей собственной, попереживать, всплакнуть, дать совет, если поймут, конечно…
Но главного нет, главного–то эти сериалы не дают: прямого соучастия, сопричастности к чарующему, захватывающему действу:
«Вот, была бы я на месте Джулии Уэйнрайт, я бы себя с этим Мейсоном не так бы вела, я бы ему сказала: «Так, Мейсон...» — Мягкая она очень…»
А посоучаствовать, как выясняется, можно и в другом, и это куда реальней, чем оказаться на месте несчастной Джулии Уэйнрайт:
«Вот недавно «Поле Чудес» появилось, смотрите? И этот, как там его — из «Взгляда», молодой такой и красивый, с усами, ведет… Ну, сами знаете, о ком речь. Да, Листьев его фамилия, так ведь говорят, что
Короче говоря:
«Если бы я там оказалась, я бы все эти буквы отгадала в два счета: раз, два».
И — полная сопричастность к волшебному, почти сказочному и фантастическому миру, миру дорогих подарков от богатых спонсоров, общества обходительного джентльмена — красавца–телеведущего, слепящего сияния софитов в студии.
И — известность: на всю страну известность! — не на какой–то там райцентр с пятьюдесятью тысячами!
Неизменно превосходный результат.
И задумалась Она, и родила в голове дерзновенную мысль…
Лучшая Подруга выслушала дерзновенную мысль со здоровым скепсисом: мол, куда нам, со свиным рылом в калашный ряд!
Она (разговаривали, разумеется, по телефону) переложила трубку в другую руку и — обиженно так:
— Но ведь други–ие…
— Что?
— Участвуют… С живым Листьевым говорят, подарки там разные, ну, и все такое…
— Ну и что?
— А если попробовать?
— Попробуй.
Вкрадчиво:
— Я вот знаю, туда надо сперва кроссворд составить и отправить…
— Откуда знаешь?
— Листьев сам говорил: условия в журнале «Телевидение и радио»…
— Ну, давай, давай… — мол, дерзай, любезная, надежды юношей питают. И девушек, стало быть, тоже.
И трубку положила — ну, стервоза! А еще — лучшая подруга называется…
Кроссворд составлялся долго и мучительно: хотя и тему–то выбрала родную, близкую, музыкальную, пяти курсов просветительского института оказалось явно недостаточно; хотя и ни одной лекции не пропустила, ни одного семинара, но где же столько слов набрать!
Где, скажите мне, где?!
Лучшая Подруга сочувствовала, сопереживала — наверное, никак не меньше, чем сопереживала Мейсону после смерти Мери.
— Ты зачем его составляешь?
— Ну, по условиям…
— Дура ты, дура… Сидишь, мучишься.
Несмело так:
— А что?
— Надо взять какой–нибудь старый журнал, срисовать оттуда — и всех делов–то!
Она — обиженно:
— Не могу я людей обманывать…
— Каких?
— Ну, таких, как тот, ведущий… Листьев. Он ведь такой добрый, такой честный… И лицо у него… Такое… Такое открытое! Вон, когда «Взгляд» вел, так всех подряд и честил…
— Тебя что ли никто не обманывал в жизни?
— Обманывали, но я не хочу.
— Почему не хочешь?
— Обману, а потом возьмет да раскроется… Эти телевизионщики — знаешь, какие они ушлые? Знаешь, какие умные? Все знают. А потом на всю страну ославит: мол, живет в районном центре Z. такая–то такая–то, и прислала она кроссворд, который взяла из журнала такого–то за 1968 год… Позору потом не оберешься, выгонят с работы… И запись в трудовую сделают.
Посидела Лучшая Подруга, повздыхала: