Час тигра
Шрифт:
– Денег-то у меня – кот наплакал. Последняя зарплата и бабкина пенсия за лето.
– Не прибедняйся. Как «Нива» твоя? Дотянет до райцентра и обратно без ремонта?
– Черт ее знает. Лучше бы ты мне «толчок» одолжил. Слышь, я и твои деньги могу, это самое, в сберкассу...
– Спасибо, я сам. Сейчас приедем, сяду на мотоцикл и махну в Тверь, «бабки» на книжку класть.
– До восьми, это самое, можешь, это самое, не успеть. В двадцать ноль-ноль сберкассу закрывают.
– В восемь утра положу. Там и заночую, в Калинине. То есть в Твери. Знакомая у меня там одна. Знойная женщина...
Глава 2
Я – рэкетир
Вообще-то, иностранное слово «рэкетир», имевшее ход во времена перестройки и ускорения, в нынешний исторический
Час тому назад я оседлал мотоцикл и выехал из деревни. Сорок пять минут назад я свернул на извилистую лесную дорожку. Полчаса минуло с тех пор, как я отыскал в лесу свою «секретку», поменял номерные знаки мотоцикла и переоделся. Я перестал быть крестьянином. На время, на одну ночь, я превратился в супермена-рэкетира.
На моих плечах грубая кожаная куртка, на чреслах штаны из мягкой кожи. Мои стопы удобно разместились в остроносых полусапожках, ладони спрятались в перчатках с дырочками для пальцев. Вокруг головы я повязал платок-бандану, сокрыл под банданой приметную шишку. Крестьянскую бороду-лопату я безжалостно изничтожил. В «секретке» нашлись ножницы, и я состриг волосяную ботву, прижимая ножницы вплотную к коже. В результате на лице возникла рыжая небритость а-ля Чак Норрис.
Оружия я решил не брать. Сунул в нагрудный карман куртки пачку долларов вперемешку с рублями, взял фальшивые корочки помощника депутата Мосгордумы и, прежде чем прикопать обратно «секретку» под разлапистой елкой, не удержался, взял в руки, огладил самое дорогое дедовское наследство – прямой, особой заточки меч. «Совковый» мотоцикл и шлем с прозрачным забралом не очень соответствуют наряду байкера, ну да и хрен с ним. Заинтересует стилистическое несоответствие любопытных гаишников, двадцать баксов в минус, и все вопросы закрыты. А развлекаться с азерами я собираюсь пешим и без шлема, так что все нормально, все о’кей.
Фу-ты, черт! Оговорился: не развлекаться я собираюсь с азерами, а разбираться. Хотя... почему бы и не назвать предстоящее мероприятие развлечением? Оставлять за кожаной спиной рэкетира-байкера кучи трупов я не намерен, рисковать чрезмерно головой с пижонской банданой тоже не планирую. Все, чего мне надо, так это заставить алчных рыночных олигархов позабыть о «должниках»-крестьянах из Тверской губернии. Охотника укусил за палец суслик, но про суслика охотник забывает, когда на тропе появляется тигр, когда охотник превращается в дичь. Днем я был сусликом, сейчас я тигр.
Соседу Мирону я, разумеется, наврал и про сберкассу, и про тверскую вдовушку. Не для того я менял внешность, чтобы смущать женщин или открывать счета на предъявителя. Цель камуфляжа – чтобы азеры не признали в ночном супер-пупер-мэне давешнего крестьянина Семеныча. Каблуки модельных полусапожек возвысили меня на добрых пять сантиметров. Богатырский покрой куртки создал иллюзию косой сажени в плечах. Облегающие штаны подчеркивают анатомически правильную стройность ляжек и спортивную округлость ягодиц. Я больше не сутулюсь, я двигаюсь плавно и красиво, как хищная кошка. Рыжая небритость техасского рейнджера совершенно не похожа на прежнюю бородатую нечесаность с сединой. Сальные космы на голове разделил прямой пробор, сменивший прежнюю то ли челку, то ли черт-те чего. А главное, у меня изменился взгляд. Я постоянно морщу губы, и от этого глаза смотрят с прищуром. И зубы от этого все время немного в оскале. Лицом я теперь чем-то смахиваю на опереточного злодея. Я репетировал это лицо, я знаю. Они меня не узнают, уверен.
Мотоциклетные колеса, вращаясь, пожирают километраж. Я расслабил тело и напряг память, я вспоминаю ругательства на азербайджанском языке. Ругаться по-азербайджански меня научил друг, отличный парень, Али Ахмед-оглы. Когда я, Семен Ступин (я снова Семен Ступин!), учился в институте, делил с Али одну на двоих комнату в общаге. Не поленюсь повторить: Али был отличным парнем. Впрочем, почему «был»?
Ночь исподволь подкрадывается к столице, я мчусь к Москве на всех парах. Ночь меня опережает, на круг МКАД я влетаю, когда в небе загораются первые звезды.
Мертвое искусственное освещение Кольцевой дороги сбивает меня с толку, и я едва успеваю сообразить, где и куда сворачивать. Однако соображаю и сворачиваю. Сбрасываю скорость, на горизонте пылает красным вывеска «РЫНОК», чуть ниже подмигивают три соблазнительные буквы «БАР».
Мотоцикл я оставил на попечение сторожу гаражного кооператива. В обмен на хрустящую американскую денежку с арабской цифрой «десять» сговорчивый сторож разрешил загнать железного коня за кооперативный забор и взял на хранение шлем мотоциклиста. От сторожевых ворот до дверей бара пять минут неспешной ходьбы, с удовольствием разомну ноги, прогуляюсь по тропинке вдоль забора.
Я чую объект забав шестым чувством! Тропинка никак не освещена, я иду не спеша и предвкушаю скорую забаву. Был бы у меня партнер, я бы с ним поспорил на любую сумму, что Чингиз с земляками в настоящую минуту наслаждается запрещенным Кораном спиртным в сопутствующем рынку баре. Сосет Чингиз коньячок и даже не подозревает, что я, его ночной кошмар, уже рядом, уже близко. Совсем близко – забор справа кончился, осталось пересечь десяток метров пустого асфальтового пространства и войти в бар.
Кстати, по большому счету, конкретно Чингиз с конкретными сотоварищами мне не нужен. Любой «рыночник» сгодится. Любой! Но... но я чую Чингиза.
Топая по асфальту, я мимоходом заметил припаркованные в промежутке между кубиком-баром и прямоугольником-рынком черный «БМВ», вишневые «Жигули» и белую «Волгу». Весьма вероятно, что авто принадлежат завсегдатаям бара. На всякий случай я запомнил цифры автомобильных номерных знаков.
Я ошибся, правда, совсем чуть-чуть, в деталях: пил Чингиз не коньяк, а водку и, помимо земляков, с Чингизом сидела троица девушек вполне славянского вида. Зато внутреннее убранство и атмосфера бара оказались в точности такими, как я и предполагал. Помещение большое, более подходящее для устройства ресторана. Вдоль одной стены вытянулась стойка и вросли в пол высокие седалища у стойки. На противоположной стене повисли тяжелые шторы, наглухо закрывшие окна. В торце столики на две, четыре и более персон. Посередине предусмотрено пространство для танцев. Ближе к входу раскинулся зеленым сукном бильярд. Полумрак, кроме нависшей над бильярдом лампы, создают светильники, тут и там опухолями выступающие из стен. Фигово работает вентиляция, под зеркальным потолком клубится едкий сигаретный дымок, гадко хрипят динамики в колонках за спиной бармена, о любви поет Филипп Киркоров.
Народу в заведении мало. Стриженые, курносые парни, похожие друг на друга, как близнецы, с ленцой гоняют бильярдные шары. Лихая деваха в боевой раскраске взгромоздилась на сиденье-столбик у стойки и, посасывая коктейль, кокетничает с узкоглазым парнишкой барменом, то ли казахом, то ли узбеком. И за самым длинным столом гуляют знакомые азербайджанцы.
Троица девушек распределена между сидящими во главе стола Чингизом, усачом, который озвучивал сумму нашего с Мироном «долга», и азером, говорившим о завтрашнем дне, как о дне расплаты. Остальные физиономии, общим числом шесть штук, также оказались знакомыми – эти смуглые мужчины пинали меня и Мирона вплоть до приезда ментов к месту конфликта на почве нарушения правил яблочной торговли. Тьфу!.. Опять я оговорился – пинали и оскорбляли они не меня, а Николая Кузьмина. И половину «долга» повесили на безобидного Семеныча, а в бар сей миг вошел не Николай Семеныч Кузьмин, прошу не путать! Дверь бара открыл широким плечом супер-пупер-рэкетир по имени... Нет, по кличке... Как бы мне обозваться? А что мудрствовать лукаво, так и назовусь – Супер.