Час воздаяния или разумная фортуна
Шрифт:
За подведением сих итогов застиг их Час, и слуга, побуждаемый им, сказал: «Государь! ваше высочество, выйдя из горожан, достигло герцогского трона: „memento homo“. Пока о вашей светлости говорили как о властителе, не было никого вас богаче; нынче же, когда говорят тесте королей и зяте императоров, „pulvis es“, [11] а ежели вам на долю выпадет счастье стать тестем французской ветви да услышать проклятия сватов, in pulverem reverteris». [12] Государство ваше процветает, города прекрасны, порты богаты, галеры победоносны, родня сиятельна, власть, судя по всему, не ниже королевской: однако бросились мне в глаза пятна, кои омрачают и ослабляют блеск сей власти, а именно: память, которую хранят вассалы ваши о временах, когда они были вам ровней; республика Лукка, что торчит, как бельмо
11
Ты прах (лат.).
12
Во прах возвратишься (лат.).
— Как же вытравить сии пятна? На что слуга ответствовал:
— Вытравить их невозможно, ибо лепятся они столь близко одно к другому, что потребно будет вырезать целый лоскут; а способ сей вовсе негоден, ибо лучше уж ходить в пятнах, нежели в лохмотьях, и коль скоро пятна таковы, что вывести их можно, только отрезая лоскут, у вас вскорости не останется ни единого лоскутка и ваша, светлость сама разлезется на лоскутья. Скажу еще, что пятна сии надлежит загонять вглубь, а не счищать с поверхности. Посему используйте, ваше высочество, собственные слюни и посасывайте эти пятна натощак; а чем понапрасну расходовать деньги на приданое для королев, потратьте-ка их лучше на покупку затычек для соседских ушей, дабы не слышно им было, как вы разделываетесь с пятнами.
XXX
АЛХИМИК
Некий алхимик, столь жалкого вида, будто плоть его подвергли перегонке, а одежду испепелили, вцепился в другого бедолагу у дверей угольщика и твердил ему:
— Я спагирический философ и алхимик, знакомый с тайными силами минералов; по милости господней проник я в секрет философского камня, источника жизни и бесконечно воспроизводимой трансцендентной трансмутации; порошок, извлеченный из сего камня, служит мне для превращения ртути, железа, свинца, олова и серебра в золото более высокой пробы и куда более ценное, нежели добытое обычным путем. Я творю золото из трав, из яичной скорлупы, из волос, из человеческой крови и мочи и из всякого мусора; трачу я на это немного времени и самую ничтожную толику денег. Я никому не осмеливаюсь открыться, ибо как только известие сие дойдет до слуха властителей, они заточат меня в тюрьму, дабы не тратиться более на морские походы в Индию и показать кукиш тамошним золотым россыпям и другой кукиш Востоку. Вижу, что ваша милость — человек рассудительный, благородный и почтенный; посему я и решился доверить вам столь важную и редкостную тайну. Ознакомившись с ней, вы через день-другой будете голову ломать, куда бы деть свои миллионы!
Бедняга глядел на него с жалкой собачьей преданностью, ибо воспылал столь неутолимой страстью к несметным миллионам, ему обещанным, что пальцы у него ходили ходуном, будто пересчитывая денежки, а завидущие глаза вытаращились во всю ширь. Мысленно он уже понаделал немало золотых брусков из сковородок, жаровен, котелков и подсвечников.
Он спросил алхимика, сколько ему потребуется денег, чтобы приступить к делу. Тот ответил, что потребуется всего ничего: шестисот реалов с лихвой достанет, чтоб позолотить и посеребрить вселенную, и большая часть денег этих уйдет на реторты и тигли. Самый же эликсир, животворная душа золота, ничего не стоит, его найдешь бесплатно, где только захочешь, а на уголь не надобно и гроша ломаного, ибо с помощью извести и навоза можно и возгонять, и переваривать, и сепарировать, и ректифицировать, и заставить циркулировать. И дабы доказать, что он не попусту болтает, он готов хоть сейчас проделать это все на дому у собеседника, в его присутствии, и требует лишь одного — сохранения тайны.
Меж тем угольщик, слушая его брехню, кипел от злости оттого, что алхимик норовил обойтись без угля.
На этом застиг их Час, и угольщик, черный от угольной пыли и насквозь провонявший адской кухней, набросился на алхимика и заорал:
— Бездельник, враль, жулик, зачем ты водишь за нос хорошего человека, суля ему золотые горы?
Алхимик тоже распалился и крикнул угольщику, чтоб сам не врал, но глазом не успел моргнуть, как получил от того затрещину. Завязалась потасовка, и алхимику так досталось, что нос у него налился огнем, будто реторта. Простофиля же не разнимал драчунов, боясь перепачкаться в саже да копоти, а они так крепко вцепились друг в друга, что и не разобрать было, кто из них угольщик и кто кого выкрасил в черный цвет. Прохожие наконец сумели их унять; посмотришь на них — закоптели оба, как соборные гасила или словно
Угольщик сказал:
— Этот грязный мошенник хвалится, будто научился добывать золото из дерьма и старого железа, а сам гол как сокол, ни кожи ни рожи. Мне подобные птицы знакомы, сосед мой пострадал от такого же загребалы, который целый месяц заставлял его покупать у меня уголь, пока не выманил из него тысячу дукатов, и все сулил, что обратит уголь в золото, а обратил в дым да пепел и ободрал беднягу как липку.
— Поганый ты пес, — ответил алхимик, — я свое слово сдержу. А ежели ты добываешь золото и серебро из камней, которыми торгуешь заместо угля, из земли и дерьма, которыми их присыпаешь, да из ловких проделок с весами, почему мне не добыть золота с помощью Ars magna, [13] Арно, Гебера, Авиценны, Мориено, Роже, Гермеса, Теофраста, Вистадия, Эвонима, Кроллия, Либавия и Гермесовой «Смарагдовой таблицы»?
13
То же, что Opus magnum, алхимия (лат.).
Угольщик взъерепенился и возразил:
— Потому что все эти писаки тебя с ума свели, а ты сведешь с ума любого, кто тебе поверит. Я-то уголь продаю, а ты его попусту жжешь; потому я и добываю из него золото и серебро, а ты — гарь да копоть. Истинный философский камень кроется в том, чтоб купить задешево, а продать задорого, и к чертям всех этих имяреков, что ты тут называл. Я с большей охотой потрачу уголь, чтоб сжечь тебя, завернув в их творения, чем даже продам его. А ваша милость пусть считает, что денежки ее сегодня заново на свет родились. Ежели захотите нажить другие — случите дублон с торговлей, он вам к концу месяца и принесет другой дублон приплода. А коли вашей милости вовсе опостылели деньги, выбросьте их в нужник; зато, когда пожалеете, легче и чище будет достать их оттуда, чем из горнов проклятого болтуна. В россыпях-то у него одни лохмотья, а гуда же — корчит из себя индийские копи и возомнил тягаться с перуанскими кладами.
XXXI
ТРИ ФРАНЦУЗА И ИСПАНЕЦ
Три француза шли в Испанию через бискайские горы. У одного на шее висел, на манер слюнявки, станок с кругом для заточки ножей и ножниц, у второго на спине горбом торчали два короба с кузнечными мехами и мышеловками, а третий тащил лоток с гребешками и булавками.
Надумали они сделать привал на крутом подъеме, и тут повстречался им испанец, шествующий во Францию пешком, с плащом через плечо. Все четверо уселись передохнуть в тени деревьев. Завязалась беседа. Посыпались вперемежку: «Oui, monsieur!» [14] и «Бесспорно!», «Par ma foi!» [15] и «Премного сожалею». Французы спросили испанца, куда он держит путь, и тот ответил, что идет во Францию, спасаясь от правосудия, преследующего его за какие-то проказы. Оттуда намеревается он перебраться во Фландрию, дабы смягчить гнев судей и завоевать их доброе мнение верной службой королю, ибо испанец вдали от родной земли не станет служить никому, кроме своего государя.
14
Да, сударь! (фр.)
15
Честное слово! (фр.).
Французы подивились, как это он отправился в столь долгий путь, не обеспечив себе пропитания каким-нибудь ремеслом или товаром на продажу, а тот ответил, что ремесло испанца — ратный подвиг, а посему человек благородный, но бедный попросит на дорогу взаймы или прокормится подаянием, а мошенник, как и повсюду, добудет себе хлеб грабежом. В свой черед, он спросил французов, ужели не побоялись они идти из Франции по чужой земле и через столь суровый горный край, где грозила им опасность попасть в руки грабителей? Он просил поведать ему, по какой причине покинули они родные места и какую выгоду может им принести рухлядь, коей они нагружены столь тяжело, что даже мулов и вьючных лошадей пугают своим видом, а кой-кого, наверно, вводят в искушение.
Точильщик, говоривший на несколько менее засоренном французскими речениями испанском, сказал:
— Мы дворяне, обиженные королем Франции; нас погубили злые языки, а я пострадал более других, ибо трижды побывал в Испании, где по милости сего станочка и точильного круга мне перепало в Кастилии немало пистолей, а по-вашему — дублонов.
Лицо у испанца вытянулось, и он ответил:
— Пусть король Франции скрывает свою способность излечивать золотуху, коли он терпит, чтобы им были недовольны торговцы кузнечными мехами, гребешками да булавками.