Чаща
Шрифт:
Когда мы добрались до Дверника, никто со мной спорить не стал. Наша старица Данка при виде меня удивилась не меньше Каси и наших мужчин, но ее одолевали заботы не в пример более важные.
Все здоровые мужчины и те из женщин, кто покрепче, трудились посменно — оскальзываясь на льду, удерживали бедную измученную животину в загоне с помощью вил и факелов. Руки их немели от холода. Прочие жители деревни делали все, чтобы не дать им замерзнуть или умереть с голоду. Это было состязание — чьи силы иссякнут раньше — и деревня проигрывала. Селяне уже и сами попытались сжечь скот, но было слишком холодно. Дрова еще не успевали заняться, как коровы
— Нам понадобятся твой отец и братья, чтобы привезти еще дров, — без обиняков заявила Данка. — Они дома, работали всю ночь. Я могу послать тебя за ними, но тебе и им, чего доброго, придется еще тяжелее, когда тебе наступит срок возвращаться в башню. Ты по-прежнему хочешь пойти?
Я сглотнула. Данка была права — но как я могла не ответить «да»? Кася по-прежнему крепко держалась за мою руку. Вместе мы побежали через всю деревню к моему дому.
— Можно ты войдешь первой и предупредишь их? — попросила я.
Так что, когда я переступила порог, мама уже плакала. Она никакого платья вообще не видела — только меня; мы бросились друг другу в объятия, да так и осели вместе в груду бархата на пол, а отец и братья, сонно пошатываясь, вышли из задних комнат — и обнаружили нас. Мы все зарыдали, наперебой твердя друг другу: плакать некогда. Я сквозь слезы объяснила отцу, что надо сделать. Он и братья выбежали запрягать лошадей, которые, слава небесам, были в безопасности в своем собственном крепком хлеву рядом с домом. Я, жадно ловя эти последние мгновения, присела за кухонный стол с мамой. Она снова и снова гладила ладонями мое лицо, а по ее щекам все бежали и бежали слезы.
— Мамушка, он меня не тронул, — заверила я, ни словом не обмолвившись про принца Марека. — Он хороший.
Мама не ответила, просто еще раз погладила меня по волосам.
Отец просунул голову в дверь:
— Мы готовы.
И мне пришлось уйти. Мама сказала:
— Погоди минутку, — и исчезла в спальне. И тут же вернулась, неся узелок с моей одежкой и разной мелочью. — Я подумала, может, кто-нибудь из Ольшанки захватит это для тебя, — сказала она, — по весне, когда в башню повезут дары с праздника. — Мама снова поцеловала меня, на миг прижала к себе и выпустила. Стало еще больнее. Не то слово как больно.
Отец заезжал в каждый из деревенских домов, братья спрыгивали с телеги и забирали из дровяных сараев все то, что еще недавно сюда сгрузили — подчистую, до последнего прутика, — и перетаскивали огромные охапки дров на сани с высокими дышлами. Когда сани наполнились доверху, мужчины подкатили к загону, и я наконец-то увидела злополучную скотину своими глазами.
Коровы уже сами на себя не походили: их обезображенные туши страшно раздулись, рога выросли громадные, тяжелые, искривленные. Некоторые ощетинились стрелами и даже парой копий, которые глубоко вошли в плоть и теперь торчали точно какие-то страшные шипы. Тварей, выходящих из Чащи, убить зачастую было невозможно — разве что сжечь или обезглавить; раны лишь доводили их до бешенства. У многих животных почернели передние ноги и грудь: это они затаптывали огонь. Коровы кидались на массивную деревянную ограду, взмахивали чудовищными тяжелыми рогами и гулко мычали — и от этого привычного, обыденного звука просто мороз подирал по коже. Им противостояла группа мужчин и женщин и целый
Кое-кто из женщин уже вгрызался лопатами в землю, здесь, рядом с загонами почти не заснеженную, сгребая прочь сухую спутанную траву. За работами надзирала Данка. Она поманила отца ближе; наши лошади, почуяв в воздухе порчу, беспокойно зафыркали.
— Значит, так, — объявила старица, — мы будем готовы еще до полудня. Мы накидаем к ним в загон дров и сена, а потом подожжем факелы с помощью зелья и перебросим внутрь. По возможности не трать лишнего, вдруг нам понадобится вторая попытка, — добавила она, обращаясь ко мне. Я кивнула.
Подходили еще помощники: отдыхающих людей будили до срока, ведь для последнего великого усилия каждая пара рук была на вес золота. Все понимали: как только вспыхнет пламя, скотина в панике попытается проломить заслон. Все, кто был способен удержать в руках хотя бы палку, занял свое место в строю, готовясь сдерживать страшный напор. Прочие перебрасывали в загон тюки сена, загодя разорвав завязки, так что сено в беспорядке рассыпалось; мои братья принялись закидывать туда же охапки дров. Я беспокойно переминалась с ноги на ногу рядом с Данкой, сжимая в руках склянку и чувствуя, как под пальцами вихрится и пульсирует горячая магия, как будто знает — скоро ее освободят и приставят к делу. Наконец, сочтя, что все подготовлено как должно, Данка протянула мне первую «вязанку» для розжига: длинное сухое бревно раскололи надвое до середины, а в трещину напихали мелких веточек и сена и надежно обвязали.
Огнь-сердце взревел и попытался выплеснуться из склянки, едва я сломала печать; мне даже пришлось придержать пробку. Зелье недовольно отхлынуло назад, я резко выдернула затычку и плеснула — скорее чуть капнула — на самый конец «вязанки». Бревно вспыхнуло мгновенно: Данка едва успела спешно перебросить его через заграждение и тут же отвернулась и, морщась, сунула руку в сугроб: пальцы у нее уже покраснели и покрылись волдырями. Я что есть сил заталкивала пробку обратно; к тому времени, как я подняла глаза, пламя уже поглотило загон до половины, а скотина яростно ревела.
Неистовство магии застало нас врасплох, хотя мы, конечно, все были наслышаны об огнь-сердце — про него упоминалось в бессчетных балладах о войнах и осадах, а еще в историях о его создании: дескать, чтобы сделать одну-единственную склянку, требуется в тысячу раз больше золота, самые могущественные маги варят этот эликсир в котлах из цельного камня. Я благоразумно умолчала о том, что вообще-то взяла зелья из башни без спросу; если Дракон на кого и разгневается, то пусть только на меня одну.
Но легенды — это одно, а увидеть такое своими глазами — совсем другое. Мы все оторопели, а порченая скотина прямо обезумела. Десять коров сбились в кучу и атаковали заднюю стену — ударили в нее всей тяжестью, не обращая внимания на стрекала и колья. Мы все отчаянно боялись рогов и зубов чудовищ, да что там — даже прикоснуться к ним боялись: ведь пагуба Чащи так легко передается. Горсточка защитников отпрянула назад, Данка яростно вопила, заграждение уже начинало подаваться.
Дракон научил меня — с мрачным упорством он занимался со мною снова и снова, до бесконечности! — нескольким мелким заклинаниям починки, восстановления и подновления. И не то чтобы я так уж в них преуспела, но отчаяние придало мне сил: я вскарабкалась на пустые отцовские сани, указала рукою на заграждение и воскликнула: