Чаша бытия
Шрифт:
В а л я. Не все же такие.
С е м е н е н к о. Все! Ты еще не поняла? На обратную дорогу с юга у матерей занимают. Знаю я их, Валентина, будь уверена. По лесам шарят, рыбу толом глушат, паразиты, у бурундуков запасы грабят. Им не то чего дать женщине, а чего у нее взять?
В а л я. Ты не того ругаешь. (Сгребает мелочь в жестяную баночку, убирает в стол билеты.)
С е м е н е н к о. Того, того. Того самого. (Пригибаясь к Вале близко.) Смотри, Валька. Когда у бурундука его запас отнимут — два мешка орехов на зиму, — он, вот такой зверек весь, он ищет рогатину (показал
В а л я. А чего ты мне это рассказываешь? Чего?! (Кричит.) Нашелся пропагандист! К тебе, что ли?! У тебя жена есть!
С е м е н е н к о. А ты не доверяй первому встречному.
В а л я. Убери руки. (В окошко кассы.) Куда вам? Да я вам скажу, сколько стоит, скажите пункт остановки! «Заградительные ворота»? Четыре шестьдесят. Места только на палубе.
Басит приближающийся теплоход, доносится звучащая на нем музыка.
Надо выходить — музыка с «Толстого».
С е м е н е н к о. Помочь?
В а л я. Не надо. Я сама.
С е м е н е н к о. Ну а что тебе взять в буфете? Если побаловать. Колбаски, а? Сувенир.
В а л я. Да ничего мне не нужно, всего мне хватает. Выходи, мой хороший.
С е м е н е н к о. Ждать его, что ли, собралась?
В а л я (с вызовом). Всю жизнь.
Семененко стоит перед Валей. В а л я открывает дверь за его спиной и уходит. Затемнение.
Высокий борт теплохода, и по нему — огромные черные буквы: «Лев Толстой». Вдоль борта стоят Т а м а р а, М и х а й л о в н а, С е м е н е н к о, В а л я.
С е м е н е н к о (рядом с Валей, но обращается не только к ней). Вот говорят: человек нужен ей, она человека ищет, о нем мечтает, спит и видит. Не нужен ей человек — муж нужен. А если ты чужой муж, то ты и не человек. Ей свой мужик нужен! А все остальные… Кто он, что у него там внутри, как его, собственно, зовут — это ей абсолютно до фонаря. Женщины! Темный лес.
М и х а й л о в н а (Вале, но и не только ей). Я как замуж вышла, у меня — где мой Гриша, там и дом. В лесу — в лесу, в поле — в поле, в городе у нас — для меня одинаково. Была б моя воля, я б все время ездила. Новое место! Еще ничего о нем не знаешь, боишься за угол завернуть, а уж чувствуешь: пройдет день-два — и ты сам всех будешь знать, и тебя будут знать. Другой раз живет человек — хуже некуда, а переменить боится. Некоторые без толку ездят, это, конечно, маленько глупо…
Т а м а р а (Вале, и не только ей). Обрати внимание. Как парень с девушкой — разговаривают, смеются, общаются. Вот он ей что-то показывает на берегу. Ишь, какая счастливая, улыбается. А вон — сразу узнаю — муж с женой: смотрят в разные стороны, жуют только вместе супруги дорогие. Вот сюда идут: он впереди, она, конечно, позади, сумки тащит. До свадьбы обнимаются! Обжимаются! Пиджак она его на своих плечиках носит. Он ее сумочку в двести грамм таскает! А теперь — супружеская дистанция:
С т р у г а л е в (появляясь над высоким бортом теплохода, озорно). Эй, вы, матросы! Работнички! Валентиныч, чего «варежку» открыла? Слушай мою команду! Уезжаю я от вас, с приветом! (Капитану теплохода, другим тоном.) Надоели мне за двадцать-то шесть лет, Петрович, — уеду. (И опять — вниз.) Скажи Антонову, пускай сам выгребается! Хоть на лошади! Скажи, трактор не дают, смеются! Он там ждет, а я уехал! (Капитану.) Петрович, возьмешь меня помощником капитана? (Снова — вниз.) А чего? Не имею права? (Капитану.) Сейчас знаешь, Петрович, права сами берут. А мы с тобой — старики? (Вниз.) Уеду. Хватит! Отбатрачил, теперь я свободная птица! Эй, Валентиныч! Передай Антонову! (Начинает хохотать.) Передай ему… В общем, все! Все! С приветом! На «Толстом»! Отдельная каюта! (Капитану.) Петрович, каюту дашь? (Вале.) Даст каюту. Гуди, Петрович! Поехали!
Валя смотрит вверх на отца, растерянно улыбаясь.
(Заметив эту улыбку.) А я тоже эгоист. Мне тоже надо когда-нибудь для себя пожить. Поеду, заработаю мешок денег, женюсь — что я тут с тобой застрял в отцах? Уеду. Гуди, Петрович.
Раздается густой бас теплохода, и С т р у г а л е в а как ветром сносит вниз. Затемнение.
Зал ожидания. Вечер, огни. В а л я убирает помещение после пассажиров с «Толстого».
Т а м а р а (возникая неслышно на лестнице, в руках у нее хозяйственная сумка). Не твоя ж смена. На прощание драишь, для души?.. Николая не пропусти. Смотри, если ты не скажешь, скроешь, я сюда — ни ногой. А девчонку приведу и поставлю.
В а л я. Собралась — иди.
Т а м а р а. Надо же отнести продукты. Ребята, конечно, легли. Но хоть Ивану покажусь.
В а л я. Утром не опоздай. А то и не увидимся.
Т а м а р а. Глупости. Валюшку поднимать?
В а л я. Ни к чему. Мы уже простились. (Достала из куртки плитку шоколада.) Отдашь, когда встанет. Тамарк, я на тебя надеюсь.
Т а м а р а. Да что зря говорить, она мне как своя. (Помолчав.) Толик чего не показывается?
Валя молча подхватывает ведро, идет вниз. Тамара — за ней. Палуба внизу, стенка с окнами, закрытыми жалюзи.
(Задерживаясь у окна, громко.) Ему тоже надо с отцом твоим по-хорошему проститься. Пустил его сюда, постель дал, устроил подработать. На такое отношение тоже, знаешь, плюнуть нельзя!