Чаша огня
Шрифт:
— Омоложение? — Юли оперлась спиной о ствол дерева и шутливо поморщилась. — О, нет! Реставрироваться, как высохшая мумия? Это не для меня! Лучше уж я буду такой вот старой и не красивой, чем отдавать себя в руки врачам-косметологам и энерготерапевтам.
Она замолчала, глядя на меня смеющимися глазами. Я подошел к ней вплотную, склонился над ее лицом, погружаясь взглядом в омут ее глаз.
— Послушай, малыш! Я давно хотел тебя спросить… Что сталось с твоей матерью? Где она? Я никогда не видел в вашем доме ее фотографий.
Несколько
— Не спрашивай меня о ней. Тебе, наверное, покажется это странным, но я не считаю ее своей матерью в полной мере… — Юли отвернулась к озеру, задумчиво погладила корявый ствол ивы.
— Почему? — осторожно спросил я, удивляясь ее словам.
Она посмотрела на меня через плечо и твердо произнесла:
— Я не могу простить ей предательства моего отца!
— Предательства? — еще больше удивился я.
— Да! — Юли резко повернулась ко мне. — Разве нежелание или неумение понять любимого человека, нежелание разделить его надежды и тревоги ни есть предательство?
Она смотрела на меня почти негодующими, жаждущими ответа глазами.
— Может быть, не стоит судить ее так строго? Все-таки, она твоя мать.
Мысленно я уже ругал себя за то, что затеял этот разговор, видимо, очень болезненный для Юли.
— Стоит! — убежденно сказала она. — Именно потому, что она моя мать!
— А ты уверена, что знаешь об их отношениях все? Ведь ты не была с ними каждую минуту. В жизни бывают разные обстоятельства… Мне трудно объяснить тебе это… Жизнь очень сложная штука, особенно в отношениях между мужчиной и женщиной.
— Разве это может служить оправданием, Максим? — дрожащим голосом воскликнула Юли. — Она покинула отца в тот самый момент, когда ему было особенно трудно. Любовь — это, прежде всего стремление сделать счастливым любимого, а не самолюбование и восхваление своих чувств!
Я, молча, посмотрел ей в глаза. В их глубине было мятежно и неспокойно. Что я мог ответить ей? Я толком ничего не знал об отношениях ее отца и матери.
— А сама ты смогла бы пожертвовать собой ради любимого человека?
— Смогла бы! — твердо сказала Юли, глядя мне прямо в глаза. — Я смогу отдать ради тебя свою жизнь, смогу понять тебя, когда никто тебя не поймет, смогу принять тебя таким, каков ты есть! Что бы ни случилось, всегда смогу! Максим, я люблю тебя!
Я обнял ее за плечи, прижал к своей груди. Она покорно замерла, затаив дыхание. Это длилось какие-то мгновения… а может быть, целую вечность? Потом она медленно опустила руки и отступила на шаг. Посмотрела на меня проникновенно и призывно.
— И хватит об этом! Иначе я по-настоящему разозлюсь на тебя, и мы поссоримся, а я не хочу этого!
Я ласково погладил ее по обнаженному плечу.
— Последний вопрос. Можно? Где она сейчас?
— Этого я не знаю… никогда не интересовалась этим. Она рассталась с моим отцом, когда мне было два года и меня только отдали в воспитательную школу.
— И больше ты не встречалась с ней? Она не навещала тебя?
— Нет. Ну, Максим!
Юли болезненно поморщилась.
— Хорошо, больше не буду.
Несколько секунд мы молчали. Наконец, Юли призывно посмотрела на меня. Брови ее еще немного хмурились.
— Пойдем куда-нибудь, — попросила она, оглядываясь по сторонам и зябко поводя плечами. — Ты знаешь, я, кажется, уже проголодалась.
Мы вернулись назад, к лодочной станции. Здесь на обширной площадке открытой небу и ветру, в тени легких, овальных в сечении колонн, ряды которых отгораживали площадку от парка, были расставлены небольшие круглые столики и плетеные кресла. С противоположной стороны мраморные ступени лестницы спускались к спокойной воде озера. Немногочисленные посетители, в основном молодые пары, как и мы, негромко беседовали между собой, потягивая из высоких бокалов искрящиеся на солнце напитки.
Мы с Юли выбрали столик невдалеке от лестницы. Здесь было меньше тени, но от воды шла приятная прохлада. Барашки мелких волн омывали мрамор нижних ступеней, едва слышно шелестя о камень. Внизу, на ровной глади озера, разноцветными бабочками порхали паруса яхт. Крохотные суденышки скользили по воде, выписывая причудливые узоры. Я посмотрел на Юли.
— Что будешь есть-пить?
Она поудобнее уселась в мягком кресле, поставила локти на стол, обхватив ладонями щеки. Задорно посмотрела на меня.
— Знаешь, я бы съела сейчас что-нибудь такое эдакое! Необычное и очень вкусное.
Я небрежно пожал плечами: желание дамы для настоящего мужчины было законом. Бегло осмотрев перечень блюд на крохотном экране информатора, услужливо появившемся в центре стола, я выбрал самое, на мой взгляд, экзотическое из имевшихся в распоряжении местной кухни. Это была фруктовая запеканка из плодов, привезенных с Терры, заправленная взбитыми сливками и горьким шоколадом.
Когда в отверстие, образовавшееся на месте исчезнувшего экрана, робот-манипулятор подал два изящных металлических блюда, на которых золотисто блестели пирамидки из кусочков фруктов, слоеные сливками и шоколадом, Юли радостно захлопала в ладоши. Вслед за блюдами появились два бокала с искрящейся голубоватой жидкостью.
Осторожно, словно боясь испортить это удивительное творение кулинарного искусства, Юли взяла маленькой ложечкой небольшой кусочек запеканки, и поднесла его ко рту. Через секунду она зажмурилась от удовольствия.
— О! Замечательно! Ты просто волшебник, Максим!
Глаза ее искрились так же, как сок в прозрачных запотевших бокалах. Я улыбнулся ей.
— Волшебник вовсе не я, а здешние кулинары!
— Это просто прелесть, что такое! Попробуй скорее! Я просто язык проглотила от удовольствия! — не унималась она.