Чаша огня
Шрифт:
— Ничего не понимаю! — воскликнул Ахмед, неотступно следовавший за мной. — Что все это может значить? Эти люди были узниками?
— Скорее сумасшедшими, обрекшими себя на добровольное заточение от мира ради эфемерного вознесения над ним… Бросьте вы! Здесь и без того хватает тайн! Какое нам дело до этих полуистлевших костей? Наша задача найти живых женщин!
— Найти! — буркнул Ахмед. — Где их теперь искать?
— Подумайте, ведь неспроста же эти двое сидели здесь, в этом подземелье. Думаю, они охраняли кого-то… или что-то.
— Охраняли? Наверное, эту ужасную статую! — усмехнулся Ахмед.
— Нет, здесь дело не в статуе! — решительно
Разлитое из упавшего светильника масло шипело и чадило едким дымом. Одна из циновок обгорела и под ней просматривалась какая-то темная полоса. Я быстро откинул ногой циновку и совершенно отчетливо увидел узкую щель в каменном полу.
— Что там? — спросил Ахмед, заглядывая через мое плечо.
— Посвети сюда!
Я присел на корточки и принялся раскидывать циновки, под которыми открылась глубокая бороздка, правильным полукругом обегавшая возвышение со статуей.
— Ребята! — воскликнула Тосико. — Я все поняла! Статуя покоиться на вращающемся основании, и за ней что-то спрятано, какая-то ниша или дверь.
Я посмотрел на нее. Глаза ее торжествующе сияли. А ведь она совершенно права!
— А ну-ка!
Я взялся за одну из рук страшной богини смерти и попытался сдвинуть ее с места. Ко мне на помощь поспешил Ахмед. После нескольких наших усилий холодный черный камень дрогнул, и что-то глухо заскрежетало под нашими ногами. Тосико схватилась за другую руку статуи. Каменная платформа сдвинулась с места, поворачиваясь вокруг невидимой оси, а вместе с ней поворачивалась и часть скальной стены, открывая нашим взорам глубокую нишу, в которой была скрыта низкая дверь из черного дерева. Косяк двери был сложен из массивных деревянных балок, казавшихся железными. Вместо ручек в таинственную дверь было вделано массивное медное кольцо, до блеска отполированное сотнями рук. Похоже, этой дверью часто пользовались! Вот только кто и зачем, и что скрывается за ней?
Статуя в последний раз дрогнула и остановилась на месте, как вкопанная. Мы с облегчением перевели дух и взволнованно переглянулись. Первым решился я. Взявшись за медное кольцо, дернул створку двери от себя, но она даже не шелохнулась. Похоже, где-то был замок или защелка, запиравшая дверь, но ее нигде не было видно. Что же делать? Можно выбить ее боевым излучением, но за дверью могли находиться люди, и рисковать было нельзя. Я посмотрел на Ахмеда. Он понял меня без слов. Дверь мы вышибли с третьего удара. Медные петли надрывно застонали и упали в темноту вместе с разбитыми створками. В лицо нам плеснула душная волна холодного мрака. Мы включили свои фонари и остолбенели от неожиданности.
На неровных каменных стенах и низком потолке тесной пещеры замерцали натеки, образовывавшие фантастические сплетения и узоры. Из этих сплетений в колеблющемся свете наших фонарей складывались какие-то темные лики — то ли забытых богов, то ли людей, ушедших в небытие тысячелетия тому назад. Какие-то неясные тени скользили по своду пещеры, по узорам натеков. Я не сразу понял, что эти тени принадлежат людям, находившимся в пещере. Ахмед принес светильник и высоко поднял его над головой, пытаясь осветить большее пространство, но едва не выронил его из рук.
Из темноты на нас взглянуло бледное женское лицо, такое худое и болезненное, что кожа на скулах казалась серой. Огромные, похожие на колодцы черной воды, глаза испуганно застыли на мне. Я остолбенел и попятился. Видение длилось не больше минуты, затем женщина отшатнулась назад, растворяясь во мраке. Но глаза уже привыкли к сумраку и начали различать в глубине пещеры полунагие тела, лежавшие на каких-то свалявшихся шкурах, разбросанных на каменном полу. Я направил луч света туда и отчетливо увидел всех, кто здесь находился. Измученные бледные лица, тонкие руки, худые остро торчащие плечи — всего здесь было около двадцати женщин. Словно дикие звери, они шарахались от света, стараясь спрятаться в дальних уголках пещеры, где сгущалась темнота.
Вдруг в этой темноте пронзительно громко закричал ребенок. Я содрогнулся от неожиданности. И тут же в другом конце подземелья раздались чьи-то надрывные рыдания. Я почувствовал, как Тосико сдавила мою руку, но не обратил на это внимания, потому что меня жгли десятки глаз полных страха и отчаяния, слепо смотревших на нас из темноты.
Святое небо! Неужели это женщины Трудового Братства — гордые, независимые, красивые и свободные?! Что нужно было перенести, какие страдания и боль, чтобы превратиться в этих затравленных и бессильных существ?.. Я посмотрел на Тосико, ища у нее поддержки, и не узнал свою старую подругу. Лицо ее превратилось в неподвижную, застывшую маску. Она была бледна, как полотно, а губы закушены до крови. Она была в шоке, впрочем, как и мы с Ахмедом.
— Сестры! — выдавил я из себя, с трудом ворочая непослушным языком, и запнулся.
В свете фонаря, за спиной одной из женщин, появился темнолицый ребенок — маленький чумазый зверек, с большими, как у ночной птицы, глазами. Я почувствовал, как неприятный холодок пробегает по моей спине. Пожалуй, это было самым сильным потрясением за последние часы. Ребенок вцепился маленькими ручками в длинные, нечесаные волосы женщины, и стал еще больше похож на маленького проворного зверька. А в глазах его матери метались страх, отчаяние и ненависть.
Все! Я был не в силах больше смотреть на это!
— Сестры! — окрепшим голосом произнес я. — Не бойтесь. Мы пришли спасти вас!
Последовало долгое молчание, после чего, разрывая мучительно-тревожную тишину, заглушая страх и сомнения, раздался чей-то надломленный крик:
— Боже мой! Девочки! Ведь это наши!
И в ту же секунду, словно, могучий поток, неудержимо вырвался наружу из десятков истерзанных душ радостно-ликующий возглас: «Наши!!!» Захлебываясь рыданиями, они бросились к нам, уже не стесняясь своего вида, забыв обо всем на свете. Ошеломленный, растерянный, с навертывающимися на глаза слезами, я неуверенно обнял дрожащее худое тело одной из них, кинувшейся мне на грудь, и тут же десяток рук протянулись ко мне, и перед глазами замелькали залитые слезами радости лица. Я почувствовал, как мои ноги становятся ватными. Увидел, как плачет Тосико: не стесняясь, не скрывая слез, как бледен, растерян и взволнован Ахмед Кади, пытающийся успокоить обступивших его женщин.
— Родные!.. Милые!.. Наконец-то!.. Родные!.. Неужели это все?.. — неслось со всех сторон. Женщины наперебой пытались выразить свои чувства, но слова снова тонули в рыданиях. Да и могли ли все слова в мире выразить их радость, то облегчение и счастье, которое они испытали при встрече с нами? Сейчас я понял, что ради этого момента стоило рисковать своей жизнью, проникая сюда, за запретную границу вечных снегов. И нет большей награды для нас, чем эта безграничная радость освобождения, озарившая их лица живым светом надежды, словно дыхание весны коснулось холодных снеговых вершин.