Чаша ярости
Шрифт:
— Подождите. — Он явно не хотел, чтобы гости уходили, но старался держать лицо. — Вы же не сможете: лифт поврежден…
— Для кого как… — туманно пояснил Иешуа, и лифт дернулся, потом еще раз и плавно пошел вниз, открыв взору шахту, всем своим деловым рабочим видом жуть как дисгармонирующую с абстрактной фантазией дизайнера, придумавшего разностенный зал с деревом Эдема посередине. — А что, сюда, кроме как на лифте, нельзя?.. А лестница?.. Ну, в случае пожара или прорыва канализации…
— Нет сюда никакой лестницы, — почему-то раздраженно сказал хозяин. Только лифт.
— А и верно, — расстроился Иешуа, прямо-таки закручинился, — я и запамятовал: вам лестницы-лифты ни к чему. Вы у нас телепортируетесь туда-сюда. А как насчет ваших бодигардов? Они на лифте?.. Или вы их тоже — туда-сюда?
Иешуа уверенно брал игру в свои руки. Он понимал, что пока это — именно игра, но не собирался затягивать ее, потому что он явился сюда из Европы не для словесных пикировок, а для конкретного дела, и подходила пора делать его, а не выяснять по-дурацки: кто из двоих сильнее как паранорм. Во-первых, неинтересно, а во-вторых, выяснять-то особо нечего…
Даже Крис понял, что Учитель закончил малопонятный этап молчания и приступил к столь же пока непонятным действиям. Взорванный лифт впечатлял, конечно, но Крис успел повидать нечто более впечатляющее — ожившие реки, например, так что пока, понимал он, идет разминка, а если прибегнуть к театральной терминологии, что уже позволил себе Иешуа, то — интродукция, завязка, а вся интрига, кульминация — впереди… И вдруг ощутил в себе слова Учителя: «Забери у бодигардов оружие, пока они не очухались».
«Зачем?» — не понимая, спросил Крис и вдруг сам осознал, что спросил мысленно.
И Иешуа услышал его и так же ответил:
«Эти идиоты могут с испуга затеять стрельбу. Очень не хотелось бы…»
И в этот мысленный диалог нежданно вмешался третий — хозяин:
«Не затеют. Они ничего не сделают без моего приказа».
«Забери», — повторил Иешуа и произнес уже вслух: — Давайте говорить вслух, господин… Хартман, если не ошибаюсь? Джереми Хартман, сорока двух лет, холост, родился в городе Сода-Спрингс, штат Айдахо, в семье Энн и Джошуа Хартманов, единственный ребенок, родители умерли, когда мальчику было шесть автокатастрофа, воспитывался одиноким дедом по линии матери в городе Бландинг, штат Юта, там и проявились начальные паранормальные способности… Напомнить, господин Хартман, как они проявились? Или давайте без церемоний: напомнить, Джереми…
— Не надо, — быстро ответил хозяин, на глазах меняясь, словно старея, волосы, только что легкие и красивые, вдруг обвисли сосульками, кожа выдала сетку морщинок у губ и глаз, да и глаза — синие-пресиние! — вдруг выцвели, потускнели. Ослабил внимание — потерял «эффект маски».
— Что не надо? — Иешуа не снижал давления на Хартмана. — Не надо по имени? Или не надо напоминать? Точнее формулируйте, я не понял… Итак, городок Бландинг на юге штата, школа, седьмой, если не ошибаюсь, класс, девочка-одноклассница по, имени Рэйчел Треверс…
— Не надо, — повторил Хартман, — я помню…
— Не сомневаюсь, — сказал Иешуа. — Еще бы не помнить! Бедная Рэйчел до сих пор коротает деньки в приюте для умалишенных, и навестить ее некому. А может, навестим ее, а, Джереми?.. Телепортируемся в Юту, это нам с вами — раз плюнуть, зайдем в приют, попробуем вытащить женщину из сумрака. Я в свое время, в Галилее первого века, пробовал — получалось. Думаю, и у вас получится…
Крис посмотрел на Мари, поймал ее успокаивающий взгляд, а услышал непроизнесенное:
«Не надо беспокоиться. Все в норме. Учитель владеет ситуацией… — и еще: — Я совсем не чувствую опасности. Была и спряталась. Но ведь она есть, есть…»
Крис понял: Мари даже не предполагает, что он слышит ее мысли. И если первые опосредованно адресовались именно ему — в конце концов их можно было понять и без всякой телепатии, взгляда хватало, то остальное Крису вовсе не предназначалось. А он услышал и застыдился: выходит, теперь ему придется прятать открывшуюся способность? Кому охота быть рядом с типом, который подслушивает любое сокровенное?.. Оборвал себя: а как же Иешуа? Он не скрывает, что слышит… И сам себе ответил: так то ж Учитель! Пусть он и объяснит, как ему, Крису, вести себя дальше-с внезапно проснувшимся, незваным, но довольно симпатичным даром. И, кстати, хорошо, что Мари не чувствует опасности: так спокойнее ожидать развития событий, которые текут невесть в какие края, а там, в тех краях, четыре конфискованных автомата погоды явно не сделают…
Он так и торчал посреди разноцветного зала — обвешанный оружием. Обернулся: ожившие и пришедшие в себя бодигарды стояли у раскуроченного лифта, который, оказывается, вернулся на место, — или его Иешуа вернул? — и никакой активности не проявляли. Игра в «замри»: хозяин приказывает, слуги исполняют.
А Иешуа и Хартман по-прежнему стояли друг против друга под развесистым древом познания добра и зла, выросшим в припортовом ангаре на щедрой гидропонике, и вели малопонятную для окружающих беседу.
— А тремя годами позже, на выпускном вечере, вы обнаружили в себе дар и решили, что отмечены Богом, так?
— По-вашему, не отмечен? — Хартман — никакой не Ханоцри! — вновь обрел потерянную было уверенность, даже наглость, повел разговор на равных.
Крис не слышал Иешуа, не слышал Хартмана, блоки у обоих были каменные, непробиваемые, но никаким не паранормальным, а традиционно развитым у любого сапиенса чувством, называемым в народе шестым, довольно ощущал: рановато — на равных. Еще не вечер. Учитель еще даже не начал генерального сражения, он еще только играл полегоньку — как помянутая Мари кошка играет с живой и нахальной крысой.
— Почему ж? — вроде бы заколебался Иешуа. — Отмечены, конечно. Вы неплохо используете свой мозг — не в пример вашим временникам…
— А вы — не в пример вашим… — перебил Комплиментом Хартман, довольно-таки хамским. Но Иешуа хамства не заметил.
— Только вот используете вы свой дар не ради добра, не ради помощи тем, кто, увы, не владеет таким же или более слабым даром, а ради… — замолчал, не находя определения. Спросил: — Кстати, ради чего, ответьте?
— Мир погряз в грехах, — зло сказал Хартман. — Вы это без устали талдычили аж две тысячи лет назад, а что изменилось? Только хуже стало. Но я могу спасти его. А если мы вместе? Мы вдвоем и с нами — отлично вымуштрованные солдатики… Ну, пусть не весь мир, но хотя бы тех, кто еще не затронут его смертельным вирусом…