Чаша ярости
Шрифт:
Вино! — вспомнил Петр.
И действительно, прекрасный метод расслабиться, отключиться хотя бы на время от суеты последних дней, от тяжких дум — посидеть наедине с бутылкой обещающего быть хорошим вина. Зашагал в сторону административного корпуса, предвкушая ожидающие его «винофильческие» радости: сдержанный хлопок пробки, наслаждение запахом букета, тяжесть бокала в руке, блаженное послевкусие…
Не дали.
Поперек газона, прямо по траве к нему бежал Латынин — помощник, бывший капитан, совершенно незаменимый человек, находящийся в курсе почти всего, что знал мистер Оруэлл касательно Службы безопасности Храма. Петр обезвоженным нутром понял, что вино его сегодня не дождется — нюх на плохие новости, по крайней мере, подсказывал именно это.
— Мистер Оруэлл! То пятно… — Латынин запыхался.
— Пятно? Что пятно? — Вино точно подождет. — Оно… возле ворот!
Без команды «бегом!», синхронно — выучка! — Латынин и мистер Оруэлл метнулись к воротам, где уже стояла, ожидая приказаний, группа быстрого реагирования и куда сбегались свободные от дежурств охранники.
Выстроившись на отражение любой атаки, открыли ворота. Туманное облачко сизого непрозрачного дыма медленно колыхалось, касаясь земли в десятке метров от людей. На расстоянии определить фактуру и плотность вещества не представлялось возможным — это не было похоже ни на что. Бойцы стояли Молча, гадая каждый свое.
Есть только один метод узнать…
Петр, решительно раздвигая стоящих плечо к плечу бойцов, Двинулся к дымчатой загадке.
— Мистер Оруэлл! Вы куда? — Субординация не позволила охранникам ухватить и остановить босса, а когда таки решились, он был уже на расстоянии шага от серого сгустка.
От того веяло холодом — это все, что Петр-человек мог сказать о своих ощущениях. Чувства Петра-паранорма в растерянности молчали.
Один шаг. Позади остается странно оборвавшийся окрик:
— Мистер Ор…
И сразу же другой, до дрожи знакомый голос, спокойно:
— Мастер Петр! Знаешь, а я рад тебя видеть!
ДЕЙСТВИЕ — 2. ЭПИЗОД — 5
КОНГО. КИНШАСА; ФРАНЦИЯ. ДОВИЛЬ, 2159 год от Р.Х., месяц декабрь
Черно-серое небо стало еще более черным и, казалось, опустилось ниже ближе к черно-серой земле. Или не земле?.. Петр не мог назвать то, на чем они сидели, землею: все-таки понятие это обязательно ассоциировалось с маленькой голубой планеткой, вращающейся вокруг тоже маленькой раскаленной звездочки по имени Солнце. А здесь ни намека на солнце — пусть даже со строчной буквы! — не обнаруживалось. Свет — и он какой-то серый — вырывался из-за далекого горизонта и тускнел, удаляясь к зениту, как будто Петр, его визави и всё кругом находилось на огромной и плоской крышке некоего абажура, а тусклые электрические лампочки были кем-то ввинчены под ним. Кем ввинчены? Богом?.. Нет ответа, нет и не будет. И тот черный, словно расплавленный и опять застывший камень — или все же стекло? — который, собственно, и являлся поверхностью абажура, не походил ни на что земное. Там, где Ханоцри прятал детей, — как рассказывали и Иешуа, и Мари, — там все было понятнее и привычнее глазу: почва, трава, здания, небо, ветер. Ну, может, тоже не совсем Земля, Не родная, обжитая, исхоженная и излетанная, но вполне легко представить себе ее неким вариантом привычного мира в иных пространственно-временных координатах. И бедняга Нгамба тоже Не слишком удивлялся тому, что увидел позади пятна. Что увидел, о увидел? Своего рода действительность. Трудно воспринимаемую, но реальность. Параллельный мир. Здесь, но — не здесь.
А это — вообще не здесь. Ничего параллельного!..
Или у Петра не хватало — вот ведь вдруг! — умения признать Реальным фантастическое?..
Да, кстати — о Нгамбе!
— Это что же, Дэнис, — озабоченно спросил ен, — мы с вами тоже постареем? Как Нгамба?
Как будто он и не удивился, встретив именно бывшего босса в ином мире, в ином измерении, как будто он только и ждал его, прямо-таки рвался на встречу, чтобы задать единственный мучивший его вопрос. И задал.
Дэнис, комфортно устроившийся на стеклянно-каменной поверхности полулежа, опершись на нее локтем, а ладонь подложив под голову — ну прямо как на травке где-нибудь под Довилем, засмеялся в ответ:
— Я себе не враг, Мастер. В этом мире время идет с той же скоростью, как и в нашем родимом. Если как и отличается, то минимально. Здоровью не вредно, я своим спецам верю.
— Значит, есть спецы и по иным мирам? — спросил Петр, усаживаясь на «абажур» по-турецки или, если угодно, по-йоговски — скрестив ноги кренделем.
— Всякие есть, — уклончиво сказал Дэнис. — А какие тебе нужны?
— Такие, чтобы вернули Нгамбу в прежнее состояние.
— Омолодили, что ли? — хохотнул Дэнис. — Такие, дорогой Мастер, мною пока не придуманы. За полной ненадобностью. Состарюсь, стану слабым и вздорным старикашкой — придумаю. А Нгамба… Да не стал бы я его омолаживать: во-первых, мужик противный, склочный, а во-вторых, тебе — урок. Впредь не будешь работать против Службы, которая, между прочим, сделала из тебя человека.
— Человека из меня сделали мама и папа. А против Службы я не работаю. Что мне до нее? Было и сплыло. Считайте меня, Дэнис, уволенным по собственному желанию.
— От нас по собственному желанию не уходят, Петр, и ты это знаешь отлично. От нас по собственному желанию выносят, фигурально выражаясь, вперед ногами. Но такой финал вряд ли тебя устроит. Как и меня, впрочем.
— Вас-то почему?
— Потому что — при всем уважении к твоим маме и папе — именно я считаю себя автором произведения под названием «Мастер Службы Времени». Именно в Службе твои способности развились до степени, которая позволила тебе стать одним из силь нейших. Не самым сильным, нет, но одним из. Именно Служба дала тебе возможность и право заниматься делом, которое ты любишь… или любил, по крайней мере… более всего в жизни. Это не только мое мнение — это и моя информацияо тебе.
— «Колпак» Дэниса?
— Да как ни назови!.. Плохим бы я был шефом самой могущественной и самой таинственной в современном мире структуры, если б не знал всего о тех, кто суть ее руки. Или, точнее, щупальца. Подчеркиваю: всего! С кем спишь, что ешь, о чем думаешь, что видишь во сне, что запланировал на завтра или на будущий год, в чем и как решил навредить мне…
— Лично вам?
— Я, милый дружок, эту Службу с пеленок растил, холил, формировал. Я-ее папа и мама, если воспользоваться твоими терминами. Иначе: Служба — это я.
— Был во Франции в семнадцатом веке такой император — Людовик Четырнадцатый…
— Государство — это я? Слыхал, знаю. Милый был император, куртуазный, что и говорить, но ведь неудачник, как и большинство из них. Как и Наполеон, кстати, который тоже не сумел просчитать все возможные варианты судьбы…
— Как и вы, Дэнис, как и вы. Службы-то вашей больше нет и уже не будет. Рожайте другого ребеночка, готовьте ему пеленки, погремушки, соски. Вырастет на старости лет стакан воды подаст. Надейтесь.
— А вот тут ты ошибаешься. Мастер. Воду я не пью, предпочитаю вино. Это нас роднит с твоим Нгамбой. А Служба жива и помирать не собирается, не дождешься. Ну, может, с понятием «время» стало напряженно, но во всем остальном…
— В чем остальном? Что вы имеете в виду?
— Ага, заело!.. Время, Мастер, в нашей работе было, конечно, главным, но, поверь, не самым интересным. Возможность передвигаться по нему я считал только инструментом для достижения иных целей. А вот цели эти нигде не объявлены, они-то — самая главная тайна Службы. Заметь: просто Службы — безо всяких добaвлeний.