Часослов
Шрифт:
Никто не знал, не умер ли сосед,
молитву совершая.
Иногда
все вместе собирались в круглой зале,
где тусклые светильники мерцали,
пред алтарем, в мучительной печали,
как в ожиданье Страшного Суда;
лишь бороды струились и шуршали.
Жизнь на тысячелетья счет вела,
окутав ночь и свет одною тьмою.
Захваченные черною волною,
вернулись в лоно матери тела.
Зародыши в пещерах без числа
раздувшихся
сидели скрючась, сутками не ели,
как будто их питала эта мгла.
Паломники приходят в наши дни
припасть к пещерам этим жадным взглядом:
три долгих века здесь лежат они,
а их тела не тронуты распадом.
Как ржавый свет, сияет впереди
сплошная тьма - и видишь очертанья
безжизненных фигур под грубой тканью,
и руки мертвых - как велит Писанье
покоятся, как горы, на груди.
Великий полководец воспаренья,
зачем Ты останавливаешь тленье?
Быть может, Ты забыл их, потому
что сами опустились в эту тьму?
Неужто так и надо: в укоризне
от жизни отказаться, умереть,
и только трупам в их великой жизни
смерть времени дано преодолеть?
Зачем их не отдашь небытию?
И кто они?
– Нетленные сосуды,
отставленные в сторону, покуда
в них кровь не пожелаешь влить Свою?
x x x
Ты - будущее, Ты - живая твердь,
над вечностью возникший небосклон.
Ты - петушиный крик в ночи времен,
Ты - мать, Ты - чужестранец, Ты - закон,
зарница, и заутреня, и смерть.
Ты - превращений тайная стезя,
идущая высоко над судьбой;
дремучий лес, мы встали пред Тобой,
ни с чем другим сравнить Тебя нельзя.
Ты - внутренняя истина, Ты - суть,
оставшаяся в тайне, в глубине:
землей Тебя считают на челне,
но с берега Ты - челн, плывущий в путь.
x x x
Ты на крови, обитель, вырастала.
Ты тридцать два собора насчитала
и пятьдесят из нежного опала
и янтаря воздвигнутых церквей.
За монастырскою оградой
любая вещь звенит руладой
и плачет песнею Твоей.
Монашки, черные сестрицы,
живут в строениях таких.
Одна идет к ручью напиться,
мелькнет другая, словно птица,
а третья может заблудиться
в аллеях, темных и глухих.
Но прочих не видал никто.
Они не выйдут за ворота,
как перепуганные ноты,
таясь у скрипки на груди...
И где-то там, неподалеку
от церкви и монастыря,
лежат могилы, одиноко
о нашем мире говоря,
достигшем
монастырями не спасенном,
с поддельным блеском, ложным звоном,
о мире, полном суеты.
Он кончился - явился Ты.
Мечты о нем струятся светом,
не тронув времени ничуть.
Тебе, закату и поэтам
дано постигнуть за предметом
вещей таинственную суть.
x x x
Состарилась земная знать:
цари живут в глухой опале,
царевичи поумирали,
царевны бледные едва ли
короны смогут удержать.
И чернь, взошедшая на трон,
чеканит деньги из корон,
станки скрежещущие точит
и золото на службу прочит,
но счастье с ними быть не хочет.
Металл томится. Жизни мелкой
монеты учат и пружины
но этого металлу мало.
Оставит кассы и поделки,
вернется в темные глубины
горы, раскрывшейся сначала
и затворившейся за ним.
x x x
Все возвеличится и вознесется:
земля задышит и вода польется,
поднимутся леса и рухнут стены,
и в том краю счастливом приживется
народ, работающий неизменно.
Не станет церкви, Бога заковавшей
и горестно над Ним запричитавшей,
как над подбитым зверем слезы льют,
гостеприимно распахнутся двери,
забудутся ничтожные потери,
и жертвы безграничные грядут.
Потусторонней жизни ждать не будут,
всему на свете мерой станет труд,
о том, что ожидает, не забудут,
но смерти только малость отдадут.
x x x
И ты, о Боже, станешь величавей
величественней в_о_ сто раз,
чем я скажу, и чем сказать я вправе,
и чем постигнет кто-нибудь из нас.
Тебя почуют: с каждым часом резче
и ближе заструится аромат,
и, как больной свои лелеет вещи,
тебя полюбят, но сильней стократ.
Не будет приходить на богомолье
толпа людей. Толпе пребыть во мгле.
Того, кто возликует, ждет раздолье,
как будто он один на всей земле:
отвергнут всеми, он узнал удачу,
собрав себя и бросив в тот же миг,
безумно хохоча и чуть не плача,
как дом он мал, как царствие - велик.
x x x
О Господи, как стать людской толпой,
и т_а_к вот, всей толпой, к Тебе придти,
и стать людской толпой перед Тобой?
Ты - сад живой, венчающий пути.
Ведь если я один пойду по той
дороге - кто заметит? Кто уйти
захочет? Кто осмелится пойти