Часовая башня
Шрифт:
– Это советские войска всё разбомбили при штурме. Тяжелейшие бои прошли здесь. Вон тут был храм, и правее тоже. Теперь не осталось ничего. Шестнадцатого века, – со значимостью добавил он. И Паша тут же понял; хоть и не знает многого, не первый раз проводит тот экскурсию.
Уже шёл впереди, слегка прихрамывая, оборачиваясь время от времени для того, чтобы что-то дополнить на ходу. И от этого казалось будто убегает от них.
– Вот на этом дереве вешали партизан, – остановился у старого дуба.
– Странно, как-то всё это.
– Да женщина. Вон, там, видите крюк металлический. … Ага. … И ещё правее второй. … Да. Этот. … Вот там и вешали.
Уже вёл дальше импровизированную экскурсию хромой мужчина. Наверно во время войны был лет одиннадцати, подумал Павел.
Сами не заметили, как выйдя из ворот, оказались у моста через Гдовку.
– Вот, пожалуй, на этом и всё, – остановился хромой в сторонке, не подходя к ним, чуть отстав.
– Надо, дать денежку, – шепнула на ухо Инга.
Павел достал из кармана мелочь. Набрав почти рубль, протянул экскурсоводу.
– Благодарствую, – ответил тот, тут же смиренно удалившись.
Тяжёлое впечатление произвёл на них город.
Ожидая автобус на остановке, после долгой, в несколько минут паузы, первым коснулся темы:
– У них тут ничего нет. Всё разрушено.
– Но что-то вновь отстроили, – тут же откликнулась Инга.
– Да. Но люди-то не восстановились. Смотри как пустынно на улицах, будто и нет никого.
– Такие красивые места, а город не растёт.
Возвращались в Псков. Кое-где в окне мелькало Чудское озеро. Тишь и спокойствие его водной глади казались из окна автобуса раем земным. Те волны, что нагнетал на нём ветер были неразличимы с такого расстояния. Сегодня он с Ингой был на самом берегу, и даже входили в его воды.
– Паша, завтра группой едем в Изборск, но жить будем в Труворовом городище. Какое нерусское название. Не знаешь почему?
– Да. Это совсем рядом от Изборска, как я слышал. Там Труворов крест. Считается – это был его город, в котором и нашёл свою смерть, через год после того, как пришёл вместе с Рюриком и Синеусом править на Русь.
– Но, придётся жить в палатках, вместе с археологами.
– Это ж ещё лучше, чем в аудиториях техникума, – смотрел на неё жадными глазами. С самого Ленинграда ещё не были вместе наедине.
Думал раньше, что же сближает двух разных людей. Не помнил своего отца. Но, знал из рассказов мамы, его убили при взятии Выборга частями финской армии в 1941 году. Хоть и не было повода не доверять ей в этом, всё же, где-то в глубине души допускал возможность считать отца живым.
– Кто был мой отец? – запомнил, как однажды задал этот вопрос матери, когда ему шёл шестой год.
Население города после 44-го полностью сменилось, впрочем, это было не ново для Выборга, принадлежавшего за всю свою историю трём разным государствам. А одному из них даже в двух политических ипостасях. Причём та, последняя, социалистическая нисколько не способствовала его развитию. Впрочем, благодаря этому возможно и любил свой город, так уверенно остававшийся будто законсервированным во времени вместе со всеми своими развалинами.
Сам, только начинавший понимать язык, на котором ему предстояло говорить, не мог ещё задумываться, его ли это родной, или навязанный захватчиками, что теперь были согражданами в многонациональном союзе различных республик.
Иногда мама рассказывала, как жили раньше. Даже пыталась учить французскому, но, всё безрезультатно. Не нужен он был в этой обновлённой стране, где только волей случая могли оставаться те, кто воспитывался и рос при другом политическом строе.
– Он был свободным человеком, – запомнил ответ матери. Но, его не удовлетворил. Требовалось большего. Хоть и ходил в детский сад, уже понимал; каждый человек должен иметь какую-то профессию. Поэтому не желал довольствоваться этим, продолжая расспрос:
– Кем он работал?
– Был военным. Моряком. Его корабль потопили.
– Кто?
– Разве это имеет, какое-то значение?
– Имеет, имеет! – даже притопнул ножкой в знак того, что недоволен недосказанностью.
– Хорошо, хорошо. Когда ты подрастёшь, я тебе обязательно расскажу о твоём отце.
И, как бы ни упрашивал, какие бы аргументы ни употреблял в своих просьбах, ничто не могло поколебать упрямство матери. Теперь-то понимал, почему она была так непробиваема. Но, тогда страдал каждый раз, когда дети хвастались своими отцами, рассказывая о них, а он не мог ничем поделиться о своём, кроме хорошо продуманной материнской фразы: – Был военным моряком. Его корабль потопили.
Сойдя с автобуса, оказались в Изборске. Развалины древнего города были не такими, как в Выборге. Гранитных валунов встречалось гораздо меньше, и шли только в основания стен и храмов. Но, на удивление долго сохранялась кладка из плитняка, что был гораздо мягче гранита. Это и саму архитектуру делало менее суровой. Да и удалённость от моря так же влияла на микроклимат, в котором зарождалась российская государственность.
Разбрелись по крепости, выбирая ракурсы для рисования. В работе пролетел весь день.
Вениамин Игнатьевич, преподаватель живописи из академии, дождавшись пока после целого дня, уделённого пленэру группа соберётся у ворот крепости, как было оговорено утром, взяв свой рюкзак и этюдник, сказал:
– Ну, вперёд, – и пошёл, показывая дорогу.
Он был большого роста и напоминал актёра Черкасова. Не хватало только доспехов и шлема. Этюдник же выглядел на его плечах подобно щиту, которым закрывался от мечей тевтонцев, продвигаясь к цели. Небольшая деревенька из бедных домишек, быстро закончилась, и оказались на поле перед кладбищем.