Часовой
Шрифт:
— А мы и так под землей, дядя.
— Да?.. — Сим нахмурился. — Ладно. Отставить разговорчики. Рубай и помалкивай.
Афет съел несколько ложек, и Сим вдруг увидел, как блестят его глаза — прямо совсем как у Худого, когда тот взялся за проволоку…
— Тьфу! Чего уставились, нелюди! — крикнул Сим театру. — Дите под ствол подставить. Тьфу! Нелюди!
— Дяденька, — попросил его Афет. — Дай тряпочку.
— Эта подойдет? — Протянул испачканный бог знает чем носовой платок.
Афет взял котелок за края через подложенный платок и понес его туда, откуда пришел…
За проволокой мальчишку окружили зрители. Противоположный партер неопределенно загремел, а овладевшая гороховым сокровищем половина заволновалась, как улей. Раздался чей-то зычный голос, и южная толпа дружно двинулась в поле.
Минут двадцать спустя Афет вернул посуду.
Котелок блестел мятыми гранями и кисло вонял слюной.
Театр опять был в сборе, в южном партере царило оживление.
Не говоря ни слова, Сим сходил в амбар и принес пачку концентрата.
— Бери, — сказал он Афету. — А матери передай, что она большая скотина.
— Она поцеловала меня, а тебе велела сказать, что ты хороший. — Афет беззубо улыбался и, растопырив пальцы, ковырял этикетку на пачке.
— Волк тоже хороший. Понял? Отдай мамуле горох и скажи, что она если чего и получит от меня, то только черта лысого. Не могу я горох раздавать, понял? Так и скажи. Подохну с голоду — что от всего этого останется? Правильно? Правильно, пена. Э-эх. Иди. Топай. Проваливай, брат.
Сим выстрелил в воздух:
— Конец представлению! Р-расходись! Горох кончился. Остался только свинцовый. Рассасывайся!.. — И был ошарашен внезапной бурей негодования. Причем буря понеслась с обеих сторон — люди подступили к ограде и требовали продолжения спектакля.
Наутро у амбара его ждала молчаливая делегация ребятишек, человек десять. Задувающий ветерок шевелил их ветхие одежды. Стояли двумя группками, но перед Симом скучковались.
Он пошел и сел на могилу. Крест кто-то выбросил к самым воротам. Театр ждал. Делегация молча перешла с места на место и опять встала перед часовым.
…Прости, Господи Праведный!… В двух шагах от могилы, на боку, упершись в землю кулачком, лежал Афет. Затылок его весь был черен от крови, сердитые глаза открыты.
— Э-э, брат, — прошептал Сим, осматриваясь. — Кто его так?..
Дети молчали. Кто-то всхлипнул. И он понял, почему они не подошли ближе и почти сбились горсткой: он заслонял собой мертвое тельце.
— Те убили, — пробубнил чей-то обиженный голосок. — Сказали, что давайте зашибем и подбросим. Чтоб честно, вот.
Делегация зашипела на смельчака, а тот вздохнул и заплакал:
— А чево-о-о! О-о-о! Чево-о-о!..
Поставив автомат на землю и опершись на него, Сим думал.
Дети ждали, публика начинала роптать… Внутри у него ворочалось что-то темное, важное, и к этому важному нужно было подбирать слова. «Нравственное решение, — вспомнил откуда-то Сим. — Эва махнул! Но имею право. Теперь — имею право. Нечего».
И он нравственно решил, что люди, убившие Афета, тем более люди, приславшие сюда этих ребятишек, не имеют права ходить по земле. Он решил: пол-обоймы — на север, пол-обоймы — на юг.
Он вынес детям початый ящик концентрата и подождал, пока разберут пачки. Дети доставали горох осторожно, почти вежливо, без суеты. Брали, сколько помещалось в руках.
— А теперь отойдите к дверям, но внутрь не ходите, — сказал Сим, перезаряжая автомат.
…Спустя минуту все было кончено.
Те, кто не успел бежать, лежал. Сперва, под одобрительные и тревожные крики южного партера, он расстрелял север, а потом и юг. Хрипели тяжело раненные.
— А мы куда? — спросили его оглушенные дети.
— А вы живите, — серьезно рассудил ефрейтор. — Вы имеете право.
Вздохнув, он зашел в амбар и стукнул чем-то тяжелым по стенам. Это был выстрел.
В сумерках на пост пришли первые герои. Герои светили фонарями и были похожи на призраков.
Дети сидели у дверей склада. Пачки гороха были сложены кучей здесь же — детям хватило нескольких пачек, чтобы насытиться, а что делать с остальными, дети не знали. Некоторых тошнило.
Призраки проникли в склад и, переступив через труп часового, разобрали и вынесли несколько больших белых ящиков — из тех, что были сложены штабелями до самого потолка. На стене, у которой прикорнул Сим, они увидели любовно подскобленные рисунки — особенно в глаза лезло черное светило, свернувшееся, как еж: «Сонцо»…
Во всех ящиках оказалось мыло. Грубое солдатское мыло. Склад до потолка был набит солдатским мылом. Не веря этому, выносили новые и новые ящики, и во дворе скоро выросла целая гора из мутных, шершавых брусков.