Части целого
Шрифт:
— Извини! Я подумала, что они могут проявить к тебе интерес.
— А на самом деле им нужен Терри. Так было всегда.
Анук обвила меня руками. И я почувствовал, как желание проносится по залам моего тела, ярким солнечным лучом освещая темные углы, где притаился рак. Я взбодрился и помолодел, и Анук это почувствовала: она крепче меня обняла, прижалась лицом к моей шее и долго не шевелилась.
В лесу послышались шаги. Я оттолкнул ее.
— Ты что?
— Это, наверное, Джаспер.
— Ну и что из того?
— Тебе не кажется, что ему незачем знать о наших отношениях?
Анук долго вглядывалась в мое лицо.
— Почему?
Я чувствовал, сыну это не
Пригласить к себе девушку я не мог, и не было речи, чтобы узнать ее телефон у Джаспера — он бы строго-настрого запретил ей звонить. Поэтому, встав пораньше, я наблюдал за хижиной сына, пока она не вышла. И понял, насколько часто они встречались (хотя и не мог определить, серьезны или нет их отношения), по тому, как уверенно девушка шла через лабиринт. Догоняя ее, я размышлял, как следует обратиться к изменнице. Но решил не ломать голову.
— Эй, послушайте!
Она поспешно обернулась и одарила меня улыбкой, способной кастрировать любого мужчину.
— Здравствуйте, мистер Дин.
— Вот этого со мной не надо. Я хочу вам кое-что сказать.
В ее взгляде светилось все кроткое, ангельское терпение мира.
— Я видел вас вчера, — выпалил я.
— Где?
— Там, где вы целовались совсем не с тем человеком, которого породил я.
Девушка судорожно втянула в себя воздух.
— Мистер Дин… — И умолкла, едва начав.
— Что скажете? Вы собираетесь признаться Джасперу?
— В этом нет смысла. С тем человеком мы были близки, и я с трудом сумела его забыть. И вот подумала… хотя не важно, что я подумала. Он меня не хочет. И я его больше не хочу. Я люблю Джаспера. Пожалуйста, ничего ему не рассказывайте. Я порву с ним, но ничего не скажу.
— Я вовсе не требую, чтобы вы с ним порывали. Мне все равно, кто подружка моего сына, но если это вы, то не должны его обманывать. А если обманываете, то скажите об этом. Послушайте! Было время, когда я любил девушку моего брата. Ее звали Кэролайн Поттс. Хотя нет, может, лучше начать. с начала. Людям всегда интересно, каким был Терри Дин в детстве. От меня ждут баек о юношеской жестокости и испорченном сердце ребенка. Представляют, как младенец ползет по манежу и между кормлениями творит всякую безнравственную гнусность. Смешно! Вы что, считаете, что Гитлер тянул ногу, маршируя к материнской груди?
— Мистер Дин, мне пора.
— Да, да, я рад, что мы с вами все выяснили.
Девушка ушла, а я подумал: ни за что бы не взялся объяснить, что мы такого с ней выяснили.
В тот же день вечером Джаспер ворвался ко мне в спальню и застал нас с Анук в постели. Не понимаю, почему это так на него повлияло. Видимо, эдипов стереотип — самая действенная методика разрушения семей вроде нашей; стремление сына убить отца и овладеть матерью не столь омерзительно, если мать суррогатная. Как бы в подтверждение моей неприглядной теории Джаспер был уязвлен, даже пришел в ярость. В жизни каждого человека может произойти бессмысленная вспышка, лишающая его доверия близких, и именно это произошло с
Я улыбнулся и ощутил тяжесть своей улыбки — вес был очень большим.
Расставание грозило растянуться на века, но произошло на удивление быстро. После слов:
— Я тебе позвоню, — я услышал сердитую песню его удаляющихся подошв. Захотел окликнуть, укорить, попросить вернуться.
Но он ушел.
А я остался один.
Мое присутствие давило с такой же силой, как моя железобетонная улыбка.
Свершилось. Он бросил меня в темной расщелине, в моем отшельническом смерче. Дети — это полный провал. Не понимаю, как люди могут получать от них хоть сколь-нибудь долгое удовлетворение.
Я не мог поверить, что он ушел.
Мой сын!
Удрала моя сперма!
Мой несостоявшийся аборт.
Я вышел на улицу и посмотрел на татуировку звезд на темном небе. Стоял один из тех гипнотических вечеров, когда кажется, что тело либо все притягивает, либо все отвергает. Я все время считал, что сын стремится стать моим зеркалом наоборот, а оказалось, что он противоположный полюс, и это погнало его прочь.
Неделей позже я ощутил, что окунулся в темное, плотное облако. Анук пару дней не показывалась. Я сидел, окруженный гипсовыми гениталиями в ее мастерской и стыдился собственной скуки. Разве умирающий имеет право скучать? Меня убивало время, и я тем же отплачивал времени-убийце. Сын от меня ушел. Анук меня бросила. А я оставил только Эдди, потому что мог выдерживать его набеги лишь в течение очень короткого времени. Жаль, что нельзя ограничивать общение с людьми десятью минутами — десяти минут мне вполне бы хватило на три дня, и только потом потянуло бы еще на десять. Но люди не уходят и не уходят, и вы вынуждены им говорить: «Вам пора». Много раз я пробовал: «Не смею вас больше задерживать» или «Не хочу отнимать ваше время». Не пронимает. Большинству просто нечего делать и некуда пойти, а самое главное их развлечение — всю жизнь трепаться с себе подобными. Никогда не мог этого понять.
Услышав, что меня зовет Анук, я почувствовал прилив несказанной радости и закричал:
— Я здесь! В мастерской! — И ощутил, как забился пульс моей страсти. В ту же секунду я безрассудно решил, что надо сбросить одежду. Не помню, как я срывал одно за другим — настолько меня лихорадило от жажды соития, и когда Анук переступила порог, предстал перед ней совершенно голым. И улыбнулся. Сначала я не понял, почему она хмурится. Подумал, что потерялся среди собрания гениталий, в сравнении с которыми мои вызывали одно уныние. В мою пользу говорило лишь то, что окружающие меня произведения были выполнены без соблюдения масштаба. Но дальше она сказала:
— Я не одна. — В двери показалась безукоризненная голова Оскара Хоббса.
В доказательство своей непоколебимой невозмутимости он перешел прямо к делу:
— У меня для вас новости. Хочу помочь реализовать одну из ваших идей.
Мне хотелось то ли рассыпаться на кусочки, то ли застыть столбом, однако вместо этого я произнес:
— Господи, с какой стати? — и добавил: — Какую?
— Мы это обсудим. А какую бы вам хотелось?
Хороший вопрос. Я понятия не имел. Закрыл глаза, сделал глубокий вдох и нырнул в свой мозг. Опустился на дно и за минуту перебрал и отмел больше сотни глупых прожектов. Но наконец нашел то, что искал, — идею со смыслом. Веки взлетели вверх.