Частная школа
Шрифт:
Олеся на пару секунд замолчала. Ей подали стакан с водой. Отпив немного, она продолжила:
— Я испугалась, что она ей то же самое скажет про папу. И тогда всё, конец… Поэтому я с последнего урока отпросилась, а сама заранее спряталась на чердаке. Но когда они пришли туда, Алиса призналась Дине, что встречалась с её отцом. Мне кажется, она бы потом и про папу ей рассказала, но Дина ударила её по лицу и убежала. А Алиса пошла на крышу. Я — за ней следом. Она стояла у самого края, но я не хотела её сталкивать. Я хотела просто попросить, чтобы она ничего не рассказывала про папу. Я её умоляла не делать этого. Говорила, что
На другой день Олесю увезли. Среди её вещей нашёлся и дневник Алисы, но его, как улику, забрали следователи. Позже Валентин Владимирович сообщил, что пока Олесю положили в психоневрологию.
А ещё через несколько дней, когда страсти немного улеглись, к Эрику приехала мама. Дина видела — для него этот её приезд оказался полной неожиданностью, тем более он даже не говорил ей о том, что случилось в пансионе. Сам сказал, что не хочет её волновать напрасно, с ним же всё в порядке, а больше никого здесь она не знает. Впрочем, рассудила Дина, она могла и новостей наслушаться, перепугаться за сына и примчаться сюда. В душе шевельнулась тревога: а вдруг она тоже пожелает его увезти?
Зато в этот раз Эрик представил Дину по-другому:
— Мам, это моя девушка. Я её люблю, и мы вместе.
Он даже, приобняв Дину за талию, подтянул к себе поближе, словно в доказательство своих слов. Дине это понравилось, хоть и неловко было сейчас, в такой момент, показывать свою любовь.
— Очень приятно, — улыбнулась ей женщина, с виду очень скромная, доброжелательная, но какая-то нервная, что ли. Казалось, что-то её чрезвычайно беспокоило, хоть она и старалась держаться стойко. — А меня зовут Агата. Можете так меня называть. Вы очень красивая.
— Спасибо, — поблагодарила за любезность Дина.
А затем Агата ошарашила обоих:
— Эрик, а в какой больнице лежит Нонна… То есть Нонна Александровна? И как она, не знаешь? Что врачи говорят? А то я не смогла до её отца дозвониться… — Агата осеклась, будто спохватилась. — У кого-то можно узнать про её состояние?
— Ну, у мужа её, думаю, — озадаченно нахмурился Эрик. — Ты звонила её отцу? Ты что, его знаешь?
Агата замешкалась, обдумывая, что ответить. Отвела взгляд в сторону. Потом выдохнула, подняла на него глаза. И лицо у неё в этот момент было, как у человека, который с огромным трудом и после долгих сомнений наконец решился на что-то серьёзное.
— Да, я его знаю. И давно. Отец Нонны — Александр Радзиевский. Это сейчас он в правительстве, а двадцать пять лет назад, в конце девяностых, был бизнесменом. Их тогда называли «новыми русскими», так кажется. То есть ещё при Союзе Александр Владимирович тоже занимал какой-то высокий пост в Ростовском облисполкоме. Ну а когда Союз распался, занялся бизнесом, но потом снова пошёл в политику.
— Ну ладно. А ты-то откуда его знаешь?
— Я у них работала…
71
Агата
Иногда, как ни стараешься забыть то, что было, ничего не выходит — прошлое всё равно тебя настигает. Даже спустя много лет. Даже если ты этому всеми силами противишься, вот как Агата.
Не хотела она отдавать своего Эрика в эту элитную школу и отправляла с тяжёлым сердцем. Как знала — ничего хорошего не будет. Впрочем, возможно, это был обычный материнский эгоизм. Ведь ещё тогда появилось чувство, что сына у неё отнимают. Хоть Нонна и сказала, что не откроет ему правду, слово дала. И вообще, казалось, не особенно-то и рвалась принять Эрика под своё крылышко.
Это всё господин Радзиевский настоял. Правда, Агата и не спорила. Доведённая до отчаяния от того, что Эрика могли посадить, она готова была на что угодно. Даже впустить прошлое, которое должно было кануть безвозвратно.
И теперь всё чаще она вспоминала, как двадцать пять лет назад пришла в семью Радзиевских.
Нонна в те годы вела себя несносно. Буквально всё воспринимала в штыки. Перечила и грубила родителям, особенно отцу, который всячески старался подавить подростковые взбрыки дочери, но вызывал лишь ещё более ожесточённое сопротивление. Когда отец наказывал её ремнём — такое тоже случалось, Нонна объявляла голодовку. Когда запирал её в комнате, лишая прогулок, она сбегала из дома через окно.
Назло матери, которая ценила сдержанность и изысканность во всём, четырнадцатилетняя Нонна красилась так, что без содрогания не взглянешь, одевалась безвкусно и вульгарно, а на голове носила воронье гнездо. Хотя позже Агата поняла, что Нонна очень любила мать и страдала от её холодности и равнодушия — вот и выпрягалась как могла, чтобы привлечь её внимание.
Родители стыдились дочери и постоянно твердили, что она — бич и позор их семьи, и Нонна изо всех сил старалась им доказать, что они не зря так думают. Что она даже ещё хуже.
Нонна и Агату поначалу приняла не слишком приветливо, но позже они поладили. Всё потому что мать девчонку частенько «наказывала трудом», заставляя её работать по дому. Нонна, конечно, и не думала ничего делать, просто сидела на диване с книжкой, пока всю работу выполняла Агата. Потом стала понемногу помогать. Конечно, по мелочи, например, отутюженное бельё разложить в ровные стопки или смахнуть с полок невидимую пыль, но за разговорами они постепенно сблизились. И незаметно сдружились.
За вздорным и тяжёлым характером Агата видела ранимую душу, которой остро не хватает человеческого тепла. Она жалела девочку и даже пыталась поговорить с матерью, когда Нонну в очередной раз строго наказали. Но получила в ответ лишь отповедь: «Ещё бы меня домработница не учила, как воспитывать своего ребенка!».
А через год, когда Нонне исполнилось пятнадцать, господин Радзиевский развёлся с женой. Девочка очень болезненно переживала родительский развод и хотела остаться с матерью, но та пожелала завести новые отношения с прицелом создать в ближайшем будущем новую счастливую семью, куда проблемная дочь-подросток никак не вписывалась.
То был, конечно, удар для неё. И как бы сильно Нонна ни переживала, но страданий своих никому, кроме Агаты, не показывала. И матери предательства не простила. Попросту вычеркнула ту из своей жизни.