Частный детектив. Выпуск 4
Шрифт:
– Да. Считаю именно так. Вы не сказали мне всей правды. Хотите, чтобы я приглядел за дочерью генерала? По сравнению с тем, за чем вы охотитесь, Тальбот, безопасность Мэри для вас ничего не значит. Вы оцениваете ее жизнь не дороже двух центов. Если бы ее безопасность действительно имела для вас какое–то значение, вы могли бы спрятать ее, когда позавчера взяли заложницей. А вместо этого привезли обратно. Вместе с тем, предупредили меня, что ей угрожает серьезная опасность. Хорошо, я не спущу с нее глаз. Но знаю, что понадобился не только для того, чтобы охранять Мэри, а еще для чего–то
Я кивнул.
– Да, вы действительно нужны мне. Я вступаю в это дело со связанными руками. Я – пленник и должен найти человека, которому смог бы доверять. Я доверяю вам.
– Но вы можете доверять Яблонскому, – спокойно сказал он.
– Яблонский мертв.
Кеннеди молча уставился на меня. Потом протянул руку, взял бутылку и налил в стаканы виски. Его губы сжались в тонкую линию, похожую на шрам на загорелом лице.
– Посмотрите, – я кивнул на свои залепленные грязью ботинки. – Это земля с могилы Яблонского. Я зарыл его могилу пятнадцать минут тому назад, перед тем, как пришел сюда. Ему выстрелили в голову из пистолета небольшого калибра. Пуля угодила точно в переносицу. Он улыбался. Вы слышите? Он улыбался, Кеннеди. Человек не станет улыбаться, зная, что за ним пришла смерть. А Яблонский не видел, что за ним пришла смерть. Его застрелили, когда он спал.
Я дал краткий отчет о том, что произошло с тех пор, как ушел из дома генерала. Рассказал, как подплыл на боте для ловли морских губок к объекту Х–13, и о том, как снова приехал сюда. Выслушав все, он спросил:
– Это сделал Ройял?
– Да.
– Вам никогда не удастся доказать это.
– Мне незачем доказывать, – сказал я, почти не сознавая от усталости своих слов. – Ройял никогда не предстанет перед судом. Яблонский был моим лучшим другом.
Кеннеди отлично знал, что это правда. Он тихо сказал:
– Не хотел бы я, чтобы вы стали охотиться за мной, Тальбот.
Я допил виски. Теперь оно уже не оказывало на меня никакого эффекта. Я чувствовал себя старым, измученным, опустошенным, мертвым.
Кеннеди заговорил снова:
– Что вы намерены предпринять?
– Предпринять? Намерен занять у вас сухие носки, ботинки и белье. Потом вернуться в дом в отведенную мне комнату, высушить свою одежду, надеть на руки наручники, пристегнуть их к кровати и выбросить ключи, которые сделал для меня мой друг. Утром они придут за мной.
– Вы сумасшедший! Почему они убили Яблонского?
– Не знаю, – устало ответил я.
– Вы должны знать, – настаивал он. – Почему они должны были убрать его, если не знали, кем он был в действительности и чем он занимался? Они убили его, так как обнаружили, что он слуга двух господ, обнаружили, что он обманывает их. А если они разоблачили его, должны были разоблачить и вас. Они уже поджидают в комнате, Тальбот. Им известно, что вы вернетесь, ведь они не знают, что вы нашли труп Яблонского. Как только ступите за порог, получите пулю в лоб. Неужели не понимаете этого, Тальбот? Господи, неужели вы действительно не понимаете этого?
– Предвидел это давным–давно. Возможно, они знают обо мне, а возможно, нет. Я и сам многого не знаю, Кеннеди. Но может быть и так, что они не убьют меня. Не убьют, пока им нужен. –
Какую–то секунду казалось, что Кеннеди намерен силой задержать меня. Но, видимо, выражение моего лица заставило его изменить намерения. Он дотронулся до моего рукава.
– Сколько платят за такую работу, Тальбот?
– Гроши.
– А вознаграждение?
– Никакого.
– Тогда, ради Бога, скажите, какое принуждение заставило такого человека, как вы, взяться за эту безумную работу? – его красивое смуглое лицо выражало полнейшее недоумение, он не мог понять меня. Да я и сам не вполне понимал себя.
– Не знаю… Нет, знаю. И когда–нибудь скажу вам об этом…
– Не удастся дожить до этого дня. Вам не удастся дожить до того дня, когда сможете сказать об этом кому–либо, – мрачно сказал Кеннеди.
Я взял со стула сухие ботинки и одежду, пожелал ему спокойной ночи и ушел.
Глава 7
Никто не ждал меня в моей комнате. Я отпер дверь в коридор дубликатом ключа, который дал мне Яблонский, со звуком, похожим на шепот, открыл ее и вошел внутрь. Никто не прострелил мне голову. Комната была пуста.
Тяжелые шторы были задернуты так же плотно. Я не стал включать свет.
Возможно, они не знали, что я уходил ночью из дома. Но если кто–то увидит, что из комнаты человека, у которого на руках наручники, пристегнутые к кровати, пробивается свет, они наверняка учинят целое расследование. Никто, кроме Яблонского, не смог бы включить свет. А Яблонский мертв.
Я обследовал каждые сорок сантиметров пола и стен своим фонариком. Все было на месте, ничего не пропало, ничто не изменилось. Если кто–то и побывал здесь, то не оставил никаких следов визита. Но я, честно говоря, и не ожидал, что он оставит следы.
Рядом с дверью, ведущей из моей комнаты в комнату Яблонского, был большой настенный отопительный прибор. Я включил его на полную мощность, разделся под яростным свечением его спирали, насухо вытерся полотенцем и повесил на спинку стула брюки и пиджак, чтобы просушить их. Надел нижнее белье и носки, которые занял у Кеннеди, сунул свое промокшее белье в промокшие ботинки, раздвинул шторы и, открыв окно, насколько мог далеко бросил их в кусты, росшие сзади дома, где я еще раньше спрятал плащ, прежде чем поднялся по пожарной лестнице. Напряг слух, но не услышал никакого звука, когда вещи упали на землю. Я был совершенно уверен, что никто другой тоже ничего не услышал: завывание ветра и непрерывный стук дождя заглушали все другие звуки.
Вынув из кармана пиджака, от которого уже шел пар, ключи, пересек комнату и остановился у двери, соединяющей мою комнату с комнатой Яблонского. Возможно, члены ожидающего меня комитета притаились там. Меня это не тревожило.
Никакого комитета там тоже не было, и комната была такой же пустой, как и моя собственная. Подошел к двери в коридор и подергал за ручку. Комната была заперта. Я отпер дверь. Вмятины на кровати говорили о том, что в ней кто–то спал. Простыни и одеяло сброшены на пол. Я не заметил никаких других следов борьбы. Не было никаких улик, что в комнате совершено убийство.