Частный сыск есаула Сарычева
Шрифт:
– У меня осталась пилка. Надо ее наточить и придумать, как заманить сюда нашего тюремщика.
Тоболин не ответил. Прикрыв глаза, он лежал на нарах – хриплое дыхание, мелкие бисеринки пота на лбу. Смочив в чашке с водой платок, Павел положил его на голову юноши. Чем он еще может ему помочь?
Прислушавшись – нет ли кого в коридоре, – Сарычев принялся затачивать о каменную плиту пола пилку для ногтей, пытаясь сделать из нее хоть какое-то подобие ножа. Конечно, это не оружие, но надо использовать даже малейшую возможность, отпущенную судьбой.
Евгений лежал в забытьи. Когда к вечеру принесли пищу, Павел потребовал позвать врача, но тюремщик ничего не ответил.
Ночью Тоболину стало еще хуже – он метался в бреду, выкрикивал непонятные слова, а потом начал говорить с отцом, видимо, привидевшимся ему в горячке. «Плохо дело», – понял Сарычев и, подбежав к двери, начал колотить в нее руками и ногами. Обитые железом доски гудели как колокол, но никто не приходил.
Утомившись, Павел опустился на пол, глотая слезы бессильной ярости. Они скатывались по его небритому подбородку, падали на ставшую серой рубаху, жгли сердце невыносимой болью.
– Павел Петрович! – тихо позвал пришедший в себя Евгений. Сарычев подошел к нему.
«Отходит», – поглядев в лицо юноши, понял есаул. Он видел слишком много разных смертей на фронтах и за время скитаний, чтобы ошибиться. Рядом с ним и у него на руках умирали от тифа, сабельных, пулевых и штыковых ранений, от страшной дизентерии, но никогда еще не расставались с жизнью так, как Тоболин, – от потери надежды и диких избиений. Если бы Сарычев умел лечить! Но он умел только убивать.
– Простите, – сделав знак, чтобы Павел наклонился ближе к нему, шепнул Евгений. – И прощайте. Спасибо, что вы до конца были со мной.
Он судорожно дернулся и, вытянувшись, затих, уставившись невидящими глазами на тусклую лампочку под потолком.
– Женя, – Сарычев протянул руку, кончиками пальцев коснулся щеки Тоболина и, словно ожегшись, отдернул ее, отшатнувшись назад. Все кончено, он остался один…
Утром тюремщик, как всегда открыв «кормушку», увидел Сарычева безучастно сидящим на полу около дощатого топчана, на котором лежало тело Тоболина.
– Бери жратву, – поставив поднос, буркнул бандит. – Чего молчишь? Буди приятеля.
– Он умер, – не поворачивая головы, ответил Павел.
Тюремщик захлопнул «кормушку» и ушел. Через несколько минут в коридоре раздался топот множества ног и дверь камеры распахнулась. Первого из вошедших гангстеров Сарычев встретил прямым правым в голову. Не успев даже вскрикнуть, бандит рухнул на пол. Ударив второго ногой в живот, есаул выскочил в коридор. Раздавая направо и налево удары, пинаясь ногами, он пробивался к лестнице, ведущей наверх. Кто-то попытался поймать его за ноги, и он лягнулся, попав незадачливому противнику каблуком по зубам. Костяшки пальцев уже были ободраны в кровь, успели дать по уху, порвать пиджак, но лестница казалась близкой – еще шаг или два!
И тут его свалили.
Тело Евгения вынесли, а в подвал зашли трое крепких парней и начали пинать Павла ногами, стараясь ударить как можно больнее, вымещая на нем злобу неудачи. Он успел упасть на левый бок, подтянуть колени к животу и закрыть руками голову, чтобы не дать им убить себя. Но, видимо, они и не стремились к этому. Оставив избитого пленника валяться на полу, громилы вышли, сняв с него стягивающую запястья веревку. Хлопнула дверь камеры, лязгнул закрытый замок.
Весь день Сарычев отлеживался на топчане, приходя в себя после неудачной попытки побега, – тело, казалось, превратилось в сплошной синяк и никак не удавалось найти удобной позы, чтобы нигде не отдавало острой болью. В его воспаленном мозгу одна за другой возникали картины страшной мести, и он, скрежеща зубами, гнал их прочь от себя, чтобы не сойти раньше времени с ума. К ночи, когда в подвале стало прохладнее, ему удалось забыться сном.
На следующий день в «кормушке», вместе с подносом, появилось лицо Антуана.
– Привет, – как ни в чем не бывало поздоровался он, скептически оглядывая узника. – Как дела?
– Твои будут хуже, – взяв миску с рисом, мрачно пообещал ему Сарычев. – Дай только срок.
– Дам, непременно дам, – развеселился Антуан. – Три дня. Вы тут шептались без устали и твой приятель наверняка выложил тайну «Будды». Поделись ей с нами и получишь свободу.
– Нет, не поделюсь, – доедая скудный завтрак, отказался есаул.
– Через три дня будем говорить иначе, – пообещал Антуан.
– Пошел ты к… – растянув в насмешливой улыбке покрытые кровавой коркой разбитые губы, послал его Сарычев.
– Торопишься следом за мальчишкой? Но ты так легко не отделаешься, учти!
– Учту, – буркнул Павел. – Забирай свой поднос и катись!
– Три дня! – захлопнув «кормушку», напомнил Антуан.
Закурив, Сарычев вновь начал методично осматривать камеру – навязчивая мысль о побеге не оставляла его. Бандиты слов на ветер бросать не станут – еще два-три дня и они всерьез примутся за него, а то и раньше начнут ломать кости. С перебитыми руками и ногами никуда не убежишь, а если еще, как Евгению, отобьют все внутренности?
Неожиданно внимание Сарычева привлекла параша. Вернее, обитая досками труба. Попытаться?
Ползая на коленях вокруг канализационного отверстия, Павел ощупал мокрые от нечистот доски и тщательно простукал их. Доски толстые, но под ними, похоже, пустота? Наверное, пробили отверстие, вставили трубу, а чтобы она не болталась, укрепили досками. Нечистоты стекали по короткой трубе в выгребную яму, а оттуда, самотеком, под горку? Нет, самотеком не могут, провоняет все вокруг. Но тогда должен быть люк, через который ассенизаторы очищают яму?