Чайки над Кремлем
Шрифт:
– Нет, а что?
– Сегодня повешена очередная группа заговорщиков. Генерал Власов, фельдмаршал Роммель, полковник фон Штауфенберг, полковник фон Шредер… Разумеется, бывший генерал, бывший фельдмаршал, бывшие полковники.
– Кто бы мог подумать! – вдруг рассмеялся Гертнер.
– Вы о чем?
– Не о чем, а о ком. О генерале Власове. Как я ненавидел его, когда он перешел на службу к Гитлеру! Я был тогда совсем молоденьким сержантом, я готов был убить его. И вот теперь – пожалуйста, оказывается, он – герой Сопротивления. Кстати, Вольфганг, – он посерьезнел, – конечно, это не имеет никакого значения, но только Макс Вальдхайм,
– Это действительно не имеет никакого значения, – заметил Келлер. – Смотрите, как странно!
– Что именно?
– Да вот – чайки на Красной площади… Идешь – и словно сон видишь, верно?
Действительно, несколько чаек, нисколько не боявшихся людей, степенно прохаживались по тщательно сохраненному мощенному участку Красной площади.
– Первое время я тоже никак не мог привыкнуть, – сказал Гертнер. – Все казалось: сверну за стену, а там – ГУМ. Сворачиваю – а там берег морской, чайки кричат, ветер гонит рябь. Катера с туристами, чужая речь… – он махнул рукой. – Потом привык. Сейчас, иной раз не могу вспомнить, как оно было до войны. Я ведь сам – москвич. Жил на Садовой. Это, примерно, вон там. Видите? Вон тот катер, по-моему, как раз над Садовой и проплывает… А почему вы спросили о газетах?
– Да вот, видите ли, полковник Шредер. Фон Шредер, – лениво, словно нехотя, протянул Келлер. – Не родственник ли он нашему будущему клиенту?
– Не знаю. А если даже так – что из того? – видимо, Алекс все еще находился в плену воспоминаний. Лицо его было меланхоличным.
– А то, друг мой, – вдруг резко сказал Келлер, – что если он – брат нашего, то мне неясно, почему гестапо не арестовало и его заодно? Ведь именно так это делалось всегда, разве вы не знаете? А его даже от должности не отстранили!
Алекс явно встревожился.
– Действительно, странно… Вы уверены, что они – не однофамильцы? – спросил он.
– Нет, – буркнул Келлер. – Не уверен. Но проверить это необходимо. Встретьтесь с Ольгой и выясните.
– С Ольгой? – Алекс Гертнер удивленно взглянул на него. – Разве она ничего вам вчера не сказала?
– А что она должна была мне сказать? – недоуменно спросил Келлер. – Я выяснил у нее то, что считал необходимым, после чего проводил домой.
– Но ведь она уехала в Берлин. На пять дней. В командировку. Так, во всяком случае, мне сообщили в приемной рейхскомиссариата.
– Что? Что вы сказали, Алекс? – словно не расслышав, Келлер повернулся к Гертнеру всем корпусом. При всем том, что Гертнер был занят собственными мыслями, он не мог не отметить про себя совершенно необычное выражение лица берлинского посланника – словно тот был и обескуражен, и обрадован одновременно. – Уехала в Берлин? И предварительно не поставила вас в известность?
– Но… я не вижу в этом ничего особо странного, – Алекс развел руками. – В конце концов, такое случалось и раньше. Она ведь служащая рейхскомиссариата, вынуждена подчиняться приказам, по сути – военный человек, хотя и не носит форму.
– Именно так, Алекс, именно так… – процедил Келлер. – Военный человек, хотя и не носит форму. В самую точку попали. Только, если уж быть абсолютно точным – не военный человек, а человек гестапо.
– Что?! Вы с ума сошли! – воскликнул Алекс. – Вы же сами…
– Во-первых, не кричите, мы здесь, все-таки, не в полном одиночестве, – Келлер указал на маленькую группку туристов – человек шесть или семь – прибывших на остров тем же катером и сейчас с любопытством разглядывавших закрытый собор. – Давайте-ка лучше, не торопясь, спустимся к воде и прогуляемся по берегу, – он взял Алекса под руку, и они подошли к самой кромке берега. Мощеная площадь здесь плавно уходила под воду, постепенно исчезая в темно-зеленой глубине.
– Я сейчас объясню вам, в чем состояла вчерашняя проверка, почему она ничего не дала и почему я считаю себя полным болваном, – процедил Вольфганг сквозь зубы. – А что делать – мы с вами попробуем решить вместе… Если только еще не поздно… Видите ли, Алекс, – начал Келлер, когда они остановились у самой воды. – Я исходил из неверной посылки, будто нам противостоят такие же дилетанты, как – извините, но это правда – мы сами. Да-да, я говорю не «вы», а «мы», я такой же. Не то, чтобы я считал гестапо дилетантами, но я так действовал.
Алекс слушал молча.
– То есть, с самого начала я предположил, конечно, что ваша организация должна находиться в поле зрения спецслужб. Очень уж много огрехов вы допускаете. Это не в укор, Алекс, другие допускают не меньше. Да, – повторил он, глядя на темно– зеленую, подернутую рябью воду. – Другие допускают не меньше, и сразу же оказываются на крючке, а вы – нет. Вы, совершенно нелепым образом, по школярски, завербовываете ценнейшего человека в канцелярии, и этот человек оказывается ключевым в подготовке операции… совершенно идиотской по замыслу… не спорьте, я могу это доказать. У меня опыта больше, чем у вас у всех, вместе взятых. Это же надо было додуматься: взрывчатка под кроватью рейхскомиссара, в спальне!
Алекс покраснел от негодования, даже уши у него пылали:
– По-моему, вы…
– Успокойтесь, я вовсе не виню вас. Это первый опыт, что говорить. Я, в свое время, был еще наивнее… Так вот, я предположил, что именно этот ваш ценнейший агент и есть человек гестапо. Меня удивили две вещи: во-первых, ее появление в самолете. Если гестапо знало, что и я лечу тем же рейсом и что ее фотография вами передана в Центр, то было просто недосмотром или глупостью отправлять ее. Это ведь должно было немедленно насторожить меня. Не бывает, чтобы два человека, причастных к одной и той же операции случайно встретились. Потом я понял – никакого недосмотра не было, они действительно хотели вызвать у меня подозрение.
– Зачем? – удивился Алекс.
– Сейчас узнаете. Естественно, я должен был немедленно заняться ее проверкой и тут столкнуться со второй вещью, которая, как я говорил, удивила меня во всей этой истории.
– С какой же?
– Совершенно невероятная, просто-таки немыслимая для разведчика легенда. Русская девочка, прошедшая германизацию, забывшая прошлое, получившая немецкое имя, этот эмоциональный шок при выяснении правды и, наконец, согласие сотрудничать с русским подпольем. Все это показалось мне нелепостью еще в Берлине, когда Центр ознакомил меня с вашими донесениями. И готовится к проверке я начал еще там. Мне удалось получить ее первое досье – когда она только прибыла в Германию, в детский лагерь. Там были собраны данные обо всяких мелочах, очень важных мелочах – чем болела в детстве, с кем дружила. Какими были отношения с отцом. Тогда я придумал план проверки – опять-таки, исходя из того, что мы имеем дело с Маргаритой Готтберг, немкой от рождения, получившей в качестве легенды биографию русской девочки. Я решил, что здесь, в Нойштадте, столкну вашу Ольгу – или Маргариту – с ее отцом…