Чайки возвращаются к берегу. Книга 1 — Янтарное море

Асанов Николай Александрович

— Понятия не имею! — воскликнул Лидумс. — Но надеюсь, что вы доставите меня домой, а то я со своим медленным произношением и желанием тщательно выговорить каждую букву алфавита, могу вызвать подозрение у первого же человека, к которому обращусь с вопросом!

Он засмеялся, глядя прямо в глаза Силайсу и чуть приостановившись, чтобы тот оценил его шутку. Силайс вдруг угрюмо сказал:

— О, можно позвонить у двери любого дома! Скажем, даже у этого!

Он ткнул пальцем в маленькую медную дощечку на парадном входе особняка и чуть отстранился, чтобы Лидумс мог ее увидеть целиком, бросив в то же время острый взгляд на своего

подопечного. Лидумс широко открыл глаза.

— Как, и ни одного полисмена вокруг?

— А зачем?

— Но ведь это же советское посольство! Неужели во всем Лондоне нет обиженных? Никто не устраивает патрулирования, не следит, как ведут себя эти советские? Странно!

— Да, милый Лидумс, у вас еще сохранилось ощущение леса! — разочарованно, но как будто и с облегчением, сказал Силайс. — В благословенном королевстве все посольства равны, и вряд ли английская полиция разрешит вам выразить тут свою ненависть к «синим»! А вон и полисмены…

И верно, к остановившимся прохожим медленно и уверенно направлялись два «бобби», высокие, как кариатиды, в белых шлемах, в белых перчатках, с белыми дубинками у пояса, как будто они только что вынырнули из какого-то подъезда. Силайс взял Лидумса под руку и медленно повел дальше. Полицейские оглядели обоих цепким взглядом и внушительно проследовали мимо.

Довольно долго оба шли молча, потом Силайс свернул в какой-то узкий переулок, вывел Лидумса на площадь и опять повел в подземку. Вышли они только на Пикадилли.

Зашли в «Эмпайр». Силайс предупредительно купил билеты, сказал, что это лучший кинотеатр…

В зале лучшего кинотеатра было накурено так, что дым стлался волнами, хотя где-то под потолком и гудели мощные вентиляторы. Под ногами шуршала бумага. Женщина-билетер, подсвечивая себе фонариком, провела посетителей на свободные места. Картина, судя по всему, уже заканчивалась. Вот прогремел еще выстрел, еще один «герой» упал, убийца спрятал пистолет типа пулемета, за борт пальто — непонятно было, как он там уместился, прижал к этому пистолету-пулемету спасенную им женщину и принялся сладко целовать ее над трупом поверженного врага.

Лидумс отдыхал, вытянув гудящие от усталости ноги. Первая прогулка оказалась довольно долгой.

После картины выступал какой-то балетный ансамбль. Танцевали, показывали акробатические этюды, опять медленно и упорно раздевались женщины, затем снова свет погас, и началась новая картина. Судя по всему это была комедия, но уж очень страшен был ее сюжет. Где-то в гостинице гангстеры должны были убить человека. Но сколько они ни стреляли, ни отравляли, все попадались посторонние люди. В конце концов трупов стало столько, что в каждом номере гостиницы лежали убитые, а тот, за кем гангстеры охотились, все не попадал под выстрел и увиливал от стакана отравленного коктейля. Но предприятие должно было действовать, поэтому гангстеры, не желая нарушать право частной собственности, стали сволакивать трупы в подвал. Этим и воспользовался преследуемый — забрался в подвал и устроился в самом низу штабеля из трупов. А в гостинице продолжалась мирная жизнь, вновь приезжали постояльцы, полиция искала исчезнувших людей, гангстеры помогали полиции, кто-то уже получал наследство, кто-то скоропалительно женился, так как коварный опекун его возлюбленной исчез, и прочая и прочая. Наконец Силайс заметил, что его подопечный зевает, и смилостивился над ним:

— Пойдемте! Посмотрите когда-нибудь в другой раз…

— Ну что вы, — извинился смущенный Лидумс, — если вы хотите…

— А! — Силайс встал. — При желании конец можно увидеть в другой картине. Они все одинаковы! — и, перешагивая через вытянутые в проход ноги, отворачиваясь от забывших обо всем на свете целующихся парочек, они вышли. На улице Силайс усмехнулся чему-то, сказал: — Эти кинотеатры тем и хороши, что можно зайти и выйти когда угодно! Вот обживетесь здесь, найдете себе девушку, будете ходить с ней целоваться в кино!

— Не буду! — сурово сказал Лидумс.

— Почему? — удивился Силайс.

— Слишком легкая жизнь! — с ударением ответил Лидумс.

Его опекун смущенно замолчал. Потом оживился, пообещал:

— О, скоро мы вас начнем занимать делами!

— Давно пора! — угрюмо проворчал Лидумс.

7

Однако эта пора все не наступала.

Силайс оставался предупредительным проводником по Лондону и не более. Иногда Лидумс приглашал с собой Эди Флауэра. Миссис Флауэр все больше проникалась доверием к новому постояльцу и даже не протестовала, если Лидумс приглашал Эди на прогулку в субботу или в воскресенье, в те дни, когда муж должен был терпеть ее тираническое правление.

Добиться этой благосклонности оказалось довольно легко.

Миссис Флауэр объявила о том, что начинается сбор приношений на елку и на торжественный рождественский ужин. Отныне все ученики школы были обязаны по субботам выделять из своей стипендии по два с половиной шиллинга. Лидумс воспользовался случаем и внес пять шиллингов в первый же сбор. Очевидно, миссис Флауэр понравилась идея такого увеличения средств, так как в следующую субботу она попросила по пяти шиллингов со всех. Лидумс внес десять.

Этим он окончательно убедил миссис Флауэр в своей полной респектабельности. Отныне Эди мог сопровождать Лидумса куда угодно и сколько угодно времени. Впрочем, Лидумс не злоупотреблял доверием повелительницы.

С Флауэром было интереснее бродить по Лондону. Шофер отлично знал родной город, знал, что может заинтересовать иностранца, и показывал не только парадные улицы Лондона. Под терпеливым руководством Флауэра Лидумс лучше узнавал и людей, и их своеобычные нравы.

Говорят, что англичане — спокойный народ. Лидумс все больше уверялся, что они, кроме спокойствия, обладают еще и большой дозой лени и безразличия к интересам и вкусам других. Это было заметно по их поведению на улице, в метро, в ресторанах, в кафе.

Становилось все холоднее, поэтому мужчины нарядились в легкие пальто, женщины — в нейлоновые шубки, но гардеробы при кафе и ресторанах пустовали, англичане не затрудняли себя раздеванием, сидели за столиками в пальто. А так как в домах не топили — уголь дорог! — то большую часть свободного времени люди проводили в кафе, сидя по часу и больше за чашкой кофе.

По улицам бродили обнищавшие музыканты и певцы, собирая пенсы, как нищие. Рядом с Пикадилли, ярко освещенной богатой улицей со множеством витрин, реклам, залитой светом, на узких улочках стояли женщины, предлагавшие себя прохожим, в одном и том же доме в подвалах ютилась беднота, а этажом выше доживала свой век какая-нибудь парочка старух, занимавшая «квартиру» в десять-пятнадцать комнат… Впрочем, Эди Флауэр называл это демократией.