Че Гевара. Книга 1. Боливийский Дедушка
Шрифт:
– А прикупи, – неожиданно сказал он. – Только сделай вот как…
Родригес оборвал связь и зашагал по кабинету. Если Боливия чему и научила его, то тому, что в таких делах случайностей не бывает. До сих пор он готов был игнорировать отношение этой Морено к кому бы то ни было. В конце концов, Орнитолог все равно возьмет свое. К тому же с той стороны никаких чувств к девчонке не просматривалось, и, значит, помешать ему этот парень не мог. Но пристрастие к портретам Че Гевары настораживало. Родригес не верил в простые совпадения. Стоило хотя бы присмотреть за этим типом, а в идеале – держать под
Он помнил дикий взгляд сержанта Терана и военного хирурга, когда те услышали приказ ампутировать кисти расстрелянного команданте. И удивление болванов из аргентинской полиции годом раньше – ну надо же, в досье Че нет отпечатков пальцев! Да его люди могли спереть не то, что отпечатки – весь полицейский архив, и никто бы ничего не заметил. В Мехико его человека и вовсе подпустили к досье за мелкую взятку. В Вашингтоне было сложнее, но и там Родригес сумел подчистить все следы. Когда Гевару брали в плен, его отпечатки уже хранились лишь в единственном отделе ЦРУ.
Возможно, потрошить досье в собственной конторе и не стоило, но к тому времени Родригеса одолевала паранойя. В Боливии ему начало казаться, что сторонники бешеного аргентинца проникают во все щели. Даже имея дело с правительством, ни в чем нельзя было быть уверенным, именно там месяцами отиралась милая немочка, Тамара Бидер, которая, как потом выяснилось, одновременно готовила конспиративные квартиры и собирала для Че Гевары ту самую информацию, которую так старался скрыть Родригес. Правда, он не был уверен, что она не работает заодно на его коллег, американских или каких-нибудь других. При мысли о том, какие нити держит в руках неизвестно на кого работающая «Таня», у Родригеса пересыхало во рту.
В конце концов, он оказался прав: потерянные отпечатки пальцев стали отличным предлогом для того, чтоб отрубить и хранить руки Гевары. Конечно, он поделился информацией и с мексиканцами, и с Бэуэнос-Айресом. Аргентинцы прислали целую делегацию, чтобы торжественно снять отпечатки с заспиртованных кистей какого-то бродяги из Санта-Круза. А у Родригеса осталась запечатанная емкость с формалином, в котором плавали кисти Че. Он считал, что этого достаточно, и информация, найденная в записях Тамары-Тани, это подтверждала. Да что там, он думал, что достаточно просто отпечатков, но в последний момент решил подстраховаться.
…Бледное лицо учительницы, как ее звали? Хулия Кортес, вспомнил Родригес и довольно улыбнулся – память по-прежнему работала как часы. Эта Хулия раздавала потом всем желающим интервью о том, как влюбилась в раненого команданте с первого взгляда и на всю жизнь. Интересно, знала ли она, рассказывая о том, как был прекрасен Че, что в последние часы жизни из его глаз смотрел Чиморте? И смех монашки, истерический, больше похожий на тявканье. Она не сводила глаз с тела Че Гевары, с его обрубленных рук, и все смеялась, и смеялась, и не могла остановиться. Родригес хотел арестовать ее, но испугался. Он прекрасно знал, что за монахини приходят в Камири из низовьев Парапети.
Он ошибся тогда, провалился, все оказалось зря. Родригес заскрежетал зубами, вспомнив свои хвастливые сообщения в центр. Он заявился в монастырь с отрядом рейнджеров и запечатанным контейнером, уверенный, что теперь контроль над зверем Чиморте, а значит, и над всей Южной Америкой, в его руках. Монашки шептались по углам, и он, идиот, еще подмигнул паре самых хорошеньких. А потом, уже совсем не в радужном настроении, потеряв лицо, требовал сотрудничества, в бешенстве грозил настоятельнице расстрелом, и молчаливые женщины в черных рясах смотрели на него, как на сумасшедшего…
Тогда он, слегка отойдя от позора, решил, что вся операция была задумана в приступе безумия, и он был идиотом, раз согласился в ней участвовать. Так было проще. Он продолжал работать с Южной Америкой, провернул несколько неплохих дел и уже надеялся благополучно уйти по покой, когда в его руки почти случайно попала невзрачная папка с несколькими листками бумаги, на первый взгляд никак не связанными между собой. Странное поведение Сталина накануне второй мировой. Загадочная привязанность Кеннеди к некому небольшому предмету из серебристого металла. Черновики студента-физика из Ла-Паса. Краткий пересказ уже знакомого досье на некого парагвайца, палеонтолога-любителя… О, кто-то там прекрасно знал, что мозги старого Феликса Родригеса все еще отлично работают, что он не забыл боливийский провал и захочет взять реванш…
Он, как паук, раскинул сеть, по которой к нему стекалась странная и зачастую бессмысленная на первый взгляд информация, и начал ждать. Он был терпелив, осторожен и внимателен. И вот результат: нужный предмет найден. И, возможно, на горизонте только что появился нужный человек. На этот раз Родригес не ошибется.
Ятаки – Башня, октябрь, 2010 год
Жирная грязь громко чавкала под копытами тяжело груженых мулов. Вьюки были заполнены всякой всячиной, от туалетной бумаги до шоколада – Таня, воспользовавшись вылазкой, пополнила запасы монахинь. Она возвращалась успокоенная, убежденная, что теперь ничто не сможет помешать ей. Над знакомой тропой реял знакомый страх, за много лет она так и не смогла привыкнуть к тому, что каждая вылазка из монастыря может обернуться гибелью.
Все жители болот знали об этом и покорно шли на риск, почти не задумываясь об опасности. Но Таня боялась. Она раз за разом вызывалась съездить в Ятаки, надеясь, что однажды привычка возьмет свое и страх уйдет, но поездки не помогали. Солнце клонилось к западу, и в сумраке, залегшем в зарослях, ей чудилось мелькание серых теней. Таня правила мулом одной рукой, другой сжимая крест на груди. Воображение без спросу подсказывало, что чувствует человек, завороженный призрачным демоном. Губы пересохли; она часто сглатывала, и у слюны был ненавистный привкус апельсинов.
– Пойми, – говорил Ильич, – если отвлечься от излишней сакрализации, мы можем рассматривать воздействие шамана просто как еще одну разновидность энергии. Возможно, нынешние знания физиков уже позволяют описать ее, возможно, нет, это нам сейчас неважно. Просто будем сейчас рассматривать ее как некое реальное влияние, имеющее направление и какие-то… количественные характеристики. Хорошо?
– Хорошо, – покорно согласилась Таня, и Ильич уныло замолчал. Как всегда, увлекшись, он заговорил языком, всем понятном в университете, но совершенно недоступном девушке, росшей и учившейся в маленьком городке. Таня была умна и честно пыталась понять теории старого друга, и, наверное, была способна это сделать, но объяснять надо было доступными ей словами. Ильич вздохнул.