Чеченская марионетка, или Продажные твари

Дашкова Полина Викторовна

– Ну какие указания? Приводи ее в чувство и дуйте к дороге. Там у штабной палатки фельдшер дежурит. Как, дойдет она сама?

– Не знаю, – пожал плечами Игорь, – попробую довести.

– Ладно, Игорек. Если чеченца увидишь, стреляй на поражение, не геройствуй. Он где-то близко бродит. И еще трое, по нашим сведениям, ушли. Так что гляди, осторожней. Все. Конец связи.

Вдали послышалось несколько коротких очередей.

– Кончай истерику! – рявкнул Игорь и поднял Машу за локти. – Вот выйдем из района боевых

действий – и рыдай себе на здоровье.

Маша встала и вытерла слезы кулаками.

– Ты думаешь, если человека ударили затылком о камень, он может выжить?

– О Господи, – вздохнул Игорь. – Ну ты совсем глупая или придуриваешься? Если он встал и ушел, значит, выжил. Вот у меня был такой случай, еще на гражданке, в десятом классе...

* * *

– Ты, Мария Кузьмина, в рубашке родилась, – заметил военный фельдшер, разматывая бинт у Маши на шее и осматривая рану, – еще бы чуть-чуть, и задело артерию. Первый раз такое вижу, чтоб лезвие по касательной прошло. – Он стал осторожно промывать рану. – Да не дергайся ты, это ж фурацилин, он не щиплет. Голову выше подними. Ты откуда?

– Из Москвы.

– И как тебя угораздило к самому Ахмеджанову в заложницы попасть?

– Сама удивляюсь, – попыталась улыбнуться Маша, – я вообще-то отдыхать приехала.

– Хорошо небось отдохнула? – покачал головой фельдшер. – Ты при разговорах рот-то не шибко разевай. Я ж тебя бинтую, а ты мешаешь. Ну вот, порядок. – Он закрепил повязку. – Пару дней так походишь, а потом пусть на воздухе заживает. Зеленкой смазывай. Даже красиво будет. Рана не глубокая, только кожа содрана.

– Как вы думаете, шрам останется? – спросила Маша.

– Шрам! Ничего не останется, до свадьбы заживет. Шрам! – Фельдшер усмехнулся. – Едва жива осталась, а из-за такой ерунды беспокоится!

– Я не беспокоюсь... Просто...

Из зеленой штабной палатки послышался треск переговорного устройства.

– «Ока»! «Ока»! Я «Пятый»! – весело заговорило устройство. – Как слышите? Прием! Где вы там? Василич, прием!

Фельдшер взял микрофон:

– Я «Ока», слышу тебя хорошо. Ты, что ли, Игорек?

– Я, Василич, я. Нашелся второй заложник! Жив-здоров, участвует в поисках. Скажи там барышне, чтоб не рыдала больше.

– А самого-то нашли?

– Нет пока. Все, Василич. Конец связи.

– Слышала? – обернувшись к Маше, крикнул фельдшер. – Теперь уж все. Ушел он, бандитская морда. Ищи-свищи его, хоть все горы носом изрой.

– Неужели не найдут?

– Считай – все. С концами. Там, говорят, еще трое бегают в зеленке.

– В чем? – нервно усмехнулась Маша. – В зеленке? Кто же их намазал?

– Ой, Господи! – Василич презрительно скривил губы. – Не в чем, а где. В лесу, значит. Этих троих, может, еще и поймают. Но Ахмеджанов, он всегда уходит, будто заговоренный.

Вдали застрекотали вертолеты.

Они вышли из палатки.

– Это подкрепление? – спросила Маша.

– Какое подкрепление! Сейчас покружат над горами – и назад, на базу. Там уже небось местное правительство рвет и мечет, протесты в Москву шлет. Официальные.

– Почему протесты? – удивилась Маша. – Здесь же и так наши войска стоят. Ведь не для того, чтобы в море купаться?

– Одно дело – войска, другое – боевые операции, – стал объяснять Василич, но шум вертолетов заглушил его слова.

Два военных вертолета летели совсем низко, прямо над головой. Трава стелилась к земле, трепетали и хлопали брезентовые стенки палатки. Сильная струя ветра ударила в лицо. Маша зажмурилась. А когда открыла глаза, перед ней стоял Вадим.

Фельдшер, взглянув на них, хмыкнул и отошел в сторонку, к закопченному походному керогазу. Он успел приготовить чай, выкурить папиросу и, наконец не выдержав, позвал:

– Эй, заложники, кончай целоваться-обниматься, давайте в палатку, чай пить будем.

– Отличная штука ваш керогаз, – заметил Вадим, осторожно взяв в руки обжигающую жестяную кружку с чаем, – только воняет и коптит.

– Я без него, родимого, как без рук, – сообщил фельдшер, – но воняет он сильно, это правда. И копоти много. Зато чаек хорош.

– Да, чай какой-то особенный, – кивнула Маша, – очень вкусный.

Послышались голоса и шаги. В палатку заглянул Константинов.

– Ну что, товарищ полковник, не поймали? – спросил фельдшер.

– Нет, Василич, – покачал головой Константинов, – не поймали.

– А тех, троих? Вы заходите, чайку попейте с нами.

– Спасибо, Василич. От чая не откажусь. Из тех троих одного уложили, другого взяли живым, а третий ушел.

– На базу скоро полетим? – спросил Василич, подавая полковнику кружку с чаем.

– Через час-полтора. Как вертолеты вернутся. Слушай, Василич, вот ты тут сидишь, чаи распиваешь. А там старлей руку ободрал до мяса. И керогаз твой коптит, – заметил полковник, – ты бы вышел, помазал старлея йодом и примус успокоил бы свой.

– Ладно, понял. – Василич, кряхтя, поднялся и вышел из палатки.

– Ну что, Мария Львовна, – Константинов пристально взглянул на Машу, – и не жаль вам синеглазой корреспондентки газеты «Кайф» Юлии Ворониной? Она объявлена в розыск, подозревается в убийстве кандидата в губернаторы. Во всяком случае, в соучастии.

– Юля Воронина никого не убивала, – тихо сказала Маша, – она только подкинула чеченской марионетке кассету, на которой он сам был заснят. Помните, как в финальной сцене «Гамлета»: «Ступай, отравленная сталь, по назначению!» Юля Воронина только прилепила лейкопластырем кассету к крышке унитазного бачка в индивидуальном сортире в офисе Иванова. А чеченцы нашли и убили Иванова.