Чеченская рапсодия
Шрифт:
— Вам-то что здесь надо, козлы криворогие? — приседая будто для прыжка, зарычал казак. — Своя баранина надоела, так чужой свежатинки захотелось?..
Рослый дагестанец с орлиным носом купился на не сложный боевой прием, подался вперед, приготовившись отбить атаку встречным ударом. И как только он перенес тяжесть тела на выставленную вперед ногу, Дарган раскрутился юлой и, уклонившись вбок, с разворота срубил ему голову. Его товарищ попятился к двери, в проеме которой возник вдруг короткий высверк, от которого шея абрека, как подрубленная топором, наклонилась на одно плечо. Кто-то пнул разбойника в спину, заставив его, расширившего глаза от ужаса, упасть лицом вперед. Это был Захарка, он быстро оглядел комнату, но когда заметил, что отец загнал последнего бандита в узкий проход между стеной и спинкой кровати, опустил шашку.
— Батяка, абреков поболе десятка, — крикнул он.
— Где ты был? — отбивая чеченскую саблю, оскалился на него Дарган.
— Мамука послала в дальнюю комнату, где спальня сестер.
— Отсиживался там, гвардеец?
— В то окно никто не полез. Тебе помочь?
— Сам управлюсь!
Осознавая, что Софьюшка решила сберечь жизнь ученого сына, Дарган чертыхнулся в душе, затем с силой закрутил перед чеченцем знаменитый стальной круг. Прижав противника к стене, он молниеносным движением полоснул его по низу живота и, не обернувшись на сломавшуюся пополам фигуру, отошел на середину спальни.
— Беги к матери в горницу, она там с твоими сестрами, — устало добавил он.
— Понял, батяка, — и Захарка моментально исчез.
Покачавшись на одном месте, Дарган захватил пальцами широкий рукав рубашки и взялся смахивать обильный пот, слепивший глаза. Во всем его теле ощущалось непривычное чувство усталости. Сестры по-прежнему нигде не было видно, не подавала она и голоса. Казак решил, что Маланья спряталась где-то в доме, и хотел было опереться о спинку кровати, но в эту ночь об отдыхе можно было только мечтать. Не успел он управиться с едкой влагой, заливавшей глазные яблоки, и унять дрожь возбуждения, как сзади послышался неясный шум.
Сотник крутнулся волчком, стараясь рассмотреть новых бандитов, проникших в спальню, увидел крашеные бороды и подумал, что ученый сын с подсчетами малость напутал. Чеченцы лезли в хату тараканами на хлебные крошки. Засверкали турецкие сабли, загорелись выпученные от бешенства глаза, абреки затанцевали на месте, не зная, в каком направлении бежать дальше.
В следующий момент со стороны улицы донесся залихватский посвист, перебиваемый стегающими звуками выстрелов. Даргану стало ясно, что станичники успели собраться и окружить усадьбу со всех сторон. В голове его пронеслась мысль о том, что теперь деваться разбойникам некуда, кроме как лезть только в хату. Между тем, заметив сотника, бандиты бросились в тот угол, в котором на полу возвышалась темная куча чего-то похожего на тряпье, один из них подхватил ее на руки и прижал к груди. Дарган понял, что это его сестра, но живая или мертвая, угадать было невозможно.
Он дернулся в том направлении, на ходу заворачивая за спину руку с шашкой.
— Не подходи ко мне, я зарежу ее, — раздался визгливый крик, принудивший казака брезгливо поморщиться. — Убирайся в хату, мы уйдем, а женщину оставим здесь.
— Куда вы пойдете, если станичники уж весь курень обложили? — выскакивая на середину комнаты, оскалился Дарган. — Бросайте оружие и сдавайтесь, иначе порубим всех до единого.
— Мы уйдем, — заблажил абрек, по виду старший над остальными. — В твоем доме мы знаем все ходы и выходы.
Дарган только головой качнул, он даже не подозревал подобной осведомленности врагов. К чеченцу примкнули его соплеменники, заклацали белыми зубами, словно попавшая в засаду стая бирюков. Женщина в объятиях разбойника по-прежнему не подавала признаков жизни.
— Маланья, — позвал Дарган, не получил ответа и, почуяв неладное, снова окликнул сестру по имени. — Маланья, ты живая? Сестра, почему ты молчишь?
— Она потеряла сознание, — закричал абрек, словно к его горлу тоже приставили кинжал. — Клянусь, если мы вырвемся отсюда, твоя сестра останется жить.
Казак не знал, что ему делать. то ли бросаться с шашкой на абреков, столпившихся в углу помещения, то ли ради сохранения жизни родной сестры выйти в горницу и подождать, пока бандиты выберутся из хаты. Вряд ли им удастся вырваться из кольца станичников, хотя ночная мгла кого-то сможет и укрыть. Но где гарантия, что они говорят правду и не тронут Маланью. Не впервой было мусульманам обманывать иноверцев, в ту же очередь называя их неверными.?
Пока Дарган рассуждал, что же предпринять, в окне показалась лохматая шевелюра казака в одной нательной рубашке.
— Дарган, где ты там, — окликнул его родной голос. — Эй, братка, отзовись, иначе мы пошлем в распыл всех захваченных в полон разбойников.
— Здесь я, Савелий, — сотник перевел дыхание и опустил шашку. — Залезай сюда, начнем уговаривать немирных отпустить нашу сестру подобру-поздорову.
— А может, они на мену согласятся? — присоединился к разговору хорунжий Черноус. — У наших ног с пяток дагестанцев кувыркаются, со снежных вершин спустились, шерстью по самые уши заросли.
— Не знаю, согласятся или как, только Маланья на призыв не отвечает.
— Если что, тогда разговор короткий…
Савелий запрыгнул на подоконник, перекинул ноги в спальню, за ним показалась треугольная фигура Черноуса, облаченная в черкеску, следом, отдуваясь медведем, перевалился старый Федул, за ним друг Гонтарь. В дверь забарабанили десятки кулаков, под стеной кто-то запалил смоляной факел и просунул его в окно.
Дарган хотел было пойти навстречу друзьям, как вдруг увидел безжизненное лицо Маланьи. Сестра висела на руках у абрека, раскинув в стороны руки, зрачки ее закатились, из открытого рта вывалился белый язык. Терзавшие душу сомнения о том, что она потеряла сознание, испарились. Маланья была мертва. Наверное, ее убили еще до того, как в помещение ворвалась вторая стая разбойников. А может, блаживший от ужаса абрек сначала проткнул женщину кинжалом, а потом загородился ее телом как щитом. Но это уже не играло роли.
Одним прыжком Дарган перескочил помещение, вздернул шашку и увидел перед собой бородатые лица, перекошенные страхом и злобой. Несколько бандитов не успели вовремя покинуть подворье станичника и надеялись на то, что русские в который раз отпустят их на свободу, не истребовав даже выкупа. Но теперь они поняли, что просчитались. В свете нестойкого пламени факела они прочли на лице Даргана свой окончательный приговор. Казак давно перенял у горцев не только форму одежды, но и многие обычаи. Тонкие ноздри раздувались от жажды кровной мести.