Чеченский угол
Шрифт:
– А еще, люди, я решила написать про Чечню книжку, – не умолкала Лика. – То есть вначале я хотела вообще ничего не писать – ни статей, ни книги. Больно было вспоминать пережитое. Но если с редакцией этот вопрос удалось уладить, то в издательстве порядки другие. Коли обещал – твори. И я подумала: а может, это и к лучшему. В конце концов, в художественной литературе на эту тему достойных вещей мало.
Павлов не выдержался, расхохотался.
– Нравится мне твоя уверенность. Почему ты не сомневаешься, что у тебя получится, как ты выражаешься, достойная вещь? Тебя только краешком
Лика упрямо мотнула головой.
– Не хватает. Мне Лена помогала. Ну и что?! Зато я умею собирать информацию. И это компенсирует то, чего я, может, не видела собственными глазами.
– И много ты чего насобирала? – иронично поинтересовался Павлов.
– Покурить, – встрял в разговор Лопата и, оглядев бойцов выразительным взглядом, быстро удалился, сжимая руками бритую голову.
Его место на скамейке – несмотря на то, что большинство бойцов расположилось на матах, осталось вакантным.
– Думаю, узнала я много, – и Лика сразу же помрачнела, нахмурилась. – Только вот разобраться во всем этом пока не получается. Сюжет книги я решила построить вокруг убийств генералов. Как убили Александра Волкова, Сергея Соловьева и Федора Иванова все вы помните. Раньше в Чечне еще одного генерала подстрелили – Егора Михайлова. И вроде бы все в этих смертях укладывается в одну схему – месть чеченцев. Но вот то, что произошло в Москве… Еще один убитый – генерал Анатолий Румянов. Есть еще одно убийство, сына генерала Вадима Алпеева Геннадия. Но оно меня в меньшей степени смущает. А вот Анатолия Румянова, судя по всему, устраняли по прямому указанию небезызвестного Леонида Штейнера.
– Так в чем проблема? – потеряв терпение, перебила Лена Плотникова.
– Проблема заключается в том, что если по приказу олигарха убивают одного генерала – то где гарантии, что он непричастен к смерти остальных? Чеченцы могут быть в этом случае исполнителями – но не заказчиками.
Дрон выругался сквозь зубы и злобно сказал:
– А может, ты и права. Кстати, Штейнер таких дел на Кавказе наворотил – мама не горюй…
– И еще один момент меня смущает, – продолжила Лика. – Убийство Сергея Соловьева. Ребята, вы мне прежде ничего не рассказывали, не до того было. Но сейчас-то ответьте. Как вообще такое могло получиться? Там же солдат было много, охрана, все с оружием. Крутились рядом чеченцы?
Сапер Филя озабочено поскреб затылок:
– А фиг их знает. Я лично не видел.
– Значит, вообще дело плохо, – вздохнула Лика. – Тогда получается, что и среди нас есть свои иудушки…
В наличие иудушек Павлов не верил и верить не хотел. Но кое-что в рассуждениях Лики его насторожило.
– А когда этого… Михайлова, кажется, да? Когда его убили?
Лика достала из рюкзака блокнот, пошелестела страницами и задумчиво произнесла:
– Давно. 13 марта 2002 года. А что?
– Да так, просто уточнил, – озвучивать свои размышления Дмитрий Павлов не спешил. – Ладно, дорогая, назвалась груздем – полезай в кузов. Разбирайся, выясняй, если нужны консультации –
Вронская покачала головой, вскочила на ноги и сделала реверанс.
– Премного благодарна за приглашение. Оно отклоняется.
Павлов распорядился начинать, наконец, разминку и заторопился в свой кабинет. Ему требовалось кое-что проверить. Даже через закрытую дверь донеслось зычное Лопатино:
– Лика, подожди! Надо поговорить!
Дмитрий улыбнулся, доставая из ящика стола старые календари, но когда он бросил взгляд на плотный квадратик бумаги с отметкой 2002, улыбка погасла.
Весь март перечеркивали крестики. Так всегда отмечался срок командировки в Чечню.
Дальнейшие умозаключения напугали Дмитрия так сильно, как не мог испугать даже самый горячий бой.
«Неужели кто-то из наших работает на Штейнера?» – с тоской подумал он.
Сильный удар кулаком в стену был рефлекторным, неосознанным.
Павлов захватил боксерские перчатки и быстро вернулся в спортзал.
Следить за синей раздолбанной «семеркой» лень. А все лень, скучно и неинтересно – ходить, разговаривать, думать. Жить… Только одно радовало Колюсика. Доза. Зажимаем жгутом руку повыше локтя, находим исколотую вену, буквально пара миллиметров жидкости убегает из шприца в кровь – и прохладная радость ласкает измученное тело. А уж когда шприц пустеет – какое дивное кино прокручивается перед глазами, разноцветное, выпуклое. Люди в него могут зайти – добрые, приветливые. Остаться бы в этом мире. Другого не надо. Лучше не бывает.
Однако, думал Колюсик, в нескончаемой гонке за синими «Жигулями» есть и свои преимущества. Не так уж и утомительна эта слежка, если представить, что будет потом. Когда, наконец, к невысокому полному дядьке в машину сядет женщина и взлетит раздолбанный тарантас в небеса – а чего ему не взлететь, мина уже прилеплена к днищу, плотно, надежно – вот тогда появятся деньги. Много-много денег. И можно будет летать, парить, наслаждаться ярким прохладным счастьем.
…Ментов на его хату соседи навели. Вот сволочи. Колюсик как чувствовал, все время старался вежливым с ними быть, здороваться, про дела расспрашивать – даже если самого кумарило страшно. Отблагодарили, называется: пара мужиков пришла, квартиру прошмонали, нашли наркотики, шприцы, да и он еще, вот чума, координаты поставщика в телефонную книжку записал, все на память свою не надеялся, справедливо, впрочем…
Ломало его в больнице следственного изолятора жестко. Казалось, все внутренности выблюет в таз у постели. Аж врач расчувствовался, ввел пару кубиков метадона. А что тот метадон после стольких лет на «герыче» – баловство одно, даже легче не стало, не говоря уже про кайф.
Это уже потом Колюсик понял: следователь, который дело вел, специально его в изолятор закатал. Чтобы помучился, оценил проявленное снисхождение, чтобы признал: да, с меня причитается, гражданин начальник, обращайтесь, как говорится, в любое время дня и ночи. А тогда – тогда ноги ему целовал, облизывал пижонские штиблеты, благословлял, нарадоваться не мог.