Чеченский угол

Тарасевич Ольга Ивановна

Номер пять. Федор Иванов. Тщательная подготовка. Специально шла в первых рядах. Заняла позицию. Как такого не убрать? Да вся его операция – чистейшей воды авантюра. Это чудо, что их с «россиянами» в горах не перемочили. А Лика как выжила – уму непостижимо.

С Ликой все сложно. Еще немного – и все поймет. Догадается. Страх? Нет. Все самое страшное уже случилась, бояться больше нечего. За брата можно не волноваться. Государство, родина, официальные учреждения – вот этому веры нет. А на братишек можно положиться. Помогут, не забудут. Но… остановиться?

Остановиться самой или остановить ее? Ее. Громко назначившую Лопате свидание в кафе на Тверской. И все-таки медлила. Беззащитный светлый затылочек в прицеле, каждая прядка видна, ветерок играет локонами. Тянула. Откладывала. Собралась с духом и… первый раз закрыла глаза. Когда открыла – уже краснел белый Вовкин свитер, а Лики не было, он ее собой закрыл.

Надо довести задуманное до конца. Тем более – раз Лика сказала Диме… то есть Дмитрию Александровичу, что обо всем догадалась.

Вот и не верь после этого в ангелов-хранителей.

У Лики – есть. У нее – был. Но, наверное, улетел. Вот и все. Пора…

– Значит так, Лена, – прервал паузу Дмитрий. – Заколебала ты молчать. Поэтому слушай сюда. Пункт номер один. Вон на х… из отряда. Пункт номер два. Ментам я тебя сдавать не стану. Пункт номер три. Лика с Лопатой будут молчать. Захочешь их мочкануть – я ж тебя, ты понимаешь, из-под земли достану. Пункт номер четыре: дура ты, Ленка. Просто дура!

– Дура! Согласна! – Лена бросилась командиру на шею и залилась слезами. – Дима… То есть Дмитрий Александрович… Папа… Юра…

Дмитрий брезгливо отодвинулся:

– Не разводи сырость. Не люблю. Все, пошла вон. До города сама добирайся, видеть тебя не хочу.

– Подожди, у меня в машине аптечка! – прокричала Лика. Она выбежала из дома и через минуту вернулась с бинтом.

– Тебе к врачу надо, – Вронская принялась неумело накладывать повязку, потом отчаянно взвизгнула: – Да помогите вы! Что смотрите?!

Лопата нехотя принялся бинтовать простреленный локоть Лены.

– Знаешь, – Лика развела руками. – А я почти все угадала. Правда, твой прообраз в книжке мстил за убитого любимого. Женская логика.

Лена облизнула пересохшие губы и хрипло произнесла:

– Ты прости меня. И ты, Вовка, и вы, Дмитрий Александрович. Нет, Лика, это не женская логика. Это угол. Когда тебя загоняют в угол – остается лишь один выход. Мне не стыдно. Мне хорошо. Потому что то, что я сделала – оно правильно. И все вы это знаете.

Глава 4

Любит. Не любит. К сердцу прижмет. К черту пошлет.

Лика мысленно раздирала ромашку, гадая: какая судьба ждет ее новую книгу.

Иногда казалось: шансов на издание нет. Там слишком многое переплетено: боевые действия и множество смертей, Чечня, Москва, трещат выстрелы и комок подступает к горлу. Слишком больно. Слишком страшно. Нарушены все каноны жанра. Совершенно не похоже на то, что писалось ранее. Она уже в корзине – ее выстраданная книжка.

Но когда отчаяние пикировало так низко, ниже некуда – Лика

вспоминала, как исчезала перед своим компьютером. Ее не было. Только яркий свет, придающий силы. Ему невозможно противиться. Он заставлял идти вперед, и… когда она возвращалась в этот мир, на экране монитора уже оказывался текст. Очень странные ощущения. Конечно, она, кто же еще заполнил белый лист строками. Похрапывает в спальне Пашка, а кроме них двоих в квартире никого нет, так что больше просто некому…

И если это действительно было. Та сила, которая выворачивала ее наизнанку и заставляла ставить кресты памяти на боли, крови и слезах тех людей, которым судьба уготовила чеченскую Голгофу, то… Не о чем волноваться.

Если важно. Если нужно. Напечатают.

Осыпалось желто-красное октябрьское платье, высохло, разлетелось под метлами чиркающих по тротуарам дворников, запахло дымком.

Ноябрь, промозглый, темный, скалил первые морозные зубы. И только после 16 ноября, после того как отпраздновали день рождения следователя Володи Седова, в ящике Лики Вронской появилось короткое письмо из издательства. Уточните несколько моментов, более четко пропишите такие-то сюжетные линии.

– Я это сделала! – закричала Лика и бросилась звонить собровцам, так как в основном замечания редактора касались технических аспектов.

Филя и Лопата примчались незамедлительно.

– Мадам, 60 процентов гонорара нам, – провозгласил Филя, устраиваясь на полу с внушительной стопкой распечатанных глав. – Или 70? А может, и все 80?

– Любой каприз, солнышко, – нежно проворковала Лика, точно зная: ее друзьям достанется хороший коньяк. А деньги она перечислит в фонд помощи ветеранам чеченской кампании.

Лопата, традиционно немногословный, вносил правки, изредка отвлекаясь на телефонные разговоры. Динамик в его сотовом ретранслировал тонкий женский голосочек:

– Володя, ты скоро вернешься? Скучаю, милый…

«Ребята, дай вам Бог, – искренне порадовалась Лика. – Пусть все у вас сложится!»

Еще пару недель ожидания. Подписание контракта.

В декабре Лика Вронская поняла, что одним утром можно действительно проснуться знаменитой.

Как непривычно: допечатки тиражей идут одна за другой.

Как странно: книжка уже скоро оживет в фильме.

И эти пресс-конференции, где ее место не в зале, среди журналистов, а за столом, рядом с сотрудником пресс-центра.

– Почему вы решили написать эту книгу?

– Не опасаетесь ли вы мести?

– Каковы ваши творческие планы?

– Собираетесь ли вы продолжать работать в «Ведомостях»?

«Неужели я задавала такие же идиотские вопросы?» – думала Лика, подробно отвечая коллегам.

Написала – потому что не могла не написать. Мести не опасается, потому что совесть ее чиста. О творческих планах понятия не имеет – как Бог на душу положит. Газету не бросит, потому что журналистика – лучший способ изучения жизни, а ей еще очень многое надо понять и узнать…