Чего хочет женщина
Шрифт:
— Перестань, отец, — подал голос Димка.
— Сынок, — запричитал Аркаша, — ну что ты с ней связался, стерва она. Ведь все нарочно делает, из подлости, чтоб досадить. Ты думаешь, она с тобой спит так просто? Деньги ей нужны. Шлюха она, шлюха, сука бессовестная. Ты посмотри на нее, вон развалилась, кошка блудливая, подходи и бери кто хочешь, только деньги плати.
— Замолчи! — Димка пятнами пошел, глаза горят, а Аркашка рядом с ним пританцовывает.
— Сынок, облапошит она тебя, помяни мое слово. Да если б я знал, что у вас по-хорошему,
— Уйди, отец, — стиснув зубы, сказал Димка. — Прошу, уйди.
И тут Аркашка-стервец номер выкинул: взял и заплакал. Слезы по его глупому лицу покатились, а он жалобно так заговорил:
— Дима, сынок, на что она тебе! Ты молодой, у тебя все впереди, будут у тебя еще бабы, а мне, может, и осталось совсем ничего. Одна у меня радость в жизни, вот эта сучка. Прикипел я к ней.
На Димку смотреть стало страшно. Грудь ходуном заходила, глаза больные, бросился бежать вон из комнаты, схватил куртку, хлопнул дверью.
— Сукин ты сын, — сказала я Аркаше. — Родного сына в дураках оставил. Мастер. Что-то тошно мне с вами, пойду в ванную, а вы выметайтесь.
Пошла мимо Лома, он на меня глаза пялил вовсю, а морда довольная.
— Что, Ломик, — сказала я ласково, напирая на него грудью. — Твоя работа?
Он облизнулся, а Аркаша заорал:
— Уйди отсюда, уйди, пока не убил.
Следовало найти во что бы то ни стало Димку. А он исчез. Раз пять домой звонила, трубочку маменька брала: «Димы нет». С утра возле их дома в машине сидела, из автомата звонить бегала. Из дома он не выходил, и дома его, по словам матери, нет. Ясное дело, врет. Плюнула на все и пошла к нему. Маменька дверь открыла, увидела меня и глаза вытаращила:
— Ах ты, бесстыжая!
Я сделала шаг и рявкнула во весь голос:
— Димка где?
— Нет его, уехал.
— Врешь. Дома он.
— Уходи немедленно, милицию вызову.
— Вызывай. Не уйду, пока Димку не увижу.
Тут он и появился. Видок у него как с перепоя, глаза больные, лицо бледное.
— Идем, — сказала я и к выходу, он за мной, а маменька за ним.
— Дима, не ходи с ней, — закричала.
— Мама, успокойся, я сейчас, — ответил он.
Меня трясло так, что зуб на зуб не попадал; спустились мы на один пролет, у окна встали. Родительница все ж таки выскочила.
— Мама, — попросил Димка, — не надо весь подъезд по тревоге поднимать. Я сейчас.
Дверь она закрыла неплотно, подслушивала, язва. Мне, впрочем, на это было наплевать.
— Дима, — заплакала я, — не бросай меня, пожалуйста.
Он отвернулся.
— Тебе обязательно надо было себя шлюхой выставлять?
— А что мне делать? В ногах у родителя твоего валяться? Не дождется.
— Грязно все это, — сказал он, поморщившись, а я дернулась, точно меня ударили.
— Я тебя не обманывала. Ты знал с самого начала.
— Знал, только не про отца.
А у меня мысли путались. Надо было что-то сказать, убедить его, заставить со мной поехать, а я только смотрела на него во все глаза, чувствуя, как сердце рвется на части. Протянула к нему руку, позвала:
— Дима.
Он дернул головой:
— Не надо.
Я бросилась бегом по лестнице, думала, за мной кинется, позовет… Не кинулся и не позвал. Я выскочила из подъезда, успев услышать, как хлопнула дверь в его квартиру. Села в машину, реву, слезы, как горох. Поехала к Таньке на работу, наревелась вдоволь, дождалась, когда муж в театр уйдет, и домой отправилась, опять реветь.
Едва приехала, как в дверь позвонили. Я кинулась со всех ног открывать, думала, может, Димка, а это Аркаша.
— Уйди! — крикнула я ему. — Уйди, мерзавец, видеть тебя не хочу.
Села на диван, лицо в подушку зарыла, а Аркаша в ногах пристроился и ласково запел:
— Ладушка, не плачь, радость моя. Ну что тебе Димка, только и хорошего в нем что молодость. А я-то тебя как люблю, а, Ладушка? Мне-то каково? Давай мириться.
— Уйди, подлюга, — заорала я, — тошно мне от тебя. Умру я без Димки.
— С чего умирать-то, Ладушка? А я к тебе с подарочком. Поезжай в круиз по Средиземному морю. Слышишь, Ладуль, отдохнешь, загоришь, тряпок купишь. Ладушка, красавица моя, ну погуляй, развейся, я ж не против, слышишь? Поезжай, а я тебя ждать буду. Приедешь, и все у нас по-старому пойдет. Все хорошо будет.
Из круиза я вернулась в начале мая. Позвонила Таньке. Она прибежала за подарками, ну и барахло посмотреть, само собой.
— Ладка, загар — убиться можно, выглядишь — класс. Аркаша тебя заждался, дни считает. Когда, говорит, Ладуля приедет? Ты ему звонила?
— Завтра, — отмахнулась я. — Танька, как тут Димка?
— А что Димка? Хорошо. Бабу завел. Во-вка рассказывал. Студенточка какая-то, говорит, ничего. Конечно, с тобой ей и рядом не стоять, но девахе девятнадцать годков, сама понимаешь. Вовка говорит, он ее из института встречает, к себе домой приглашает. Любовь. Мужик-то, что я говорила, цел. Хошь, посватаю?
— Отстань.
— Да на хрена тебе Димка? Свет в окошке. Добро бы дело. Мой вон, стервец, пропадал три дня, говорит, машину новую обмывал, чай, с бабами шарахался. Все они козлы… Я своего поперла. Прибегал мириться, в ногах валялся. К себе больше не возьму, пусть с мамашей живет, недоумок.
— А чего вообще держишь?
— Как не держать? Привыкла, жалко. Опять же, пропадет без меня. Ну какой из него бандит, его курица облапошит. Одно слово — недоумок. Лом про тебя спрашивал, говорит, скучает.
— Он все и подстроил, подлюга. Я его достану.
— Не связывайся с ним, себе дороже.
С Ломом все-таки надо было разобраться, Димку я ему ни в жизнь не прощу. Приехала я как-то в контору, в баре Пашка сидел, по части где чего достать — первый человек. Я к нему подсела. Пашка улыбался, меня разглядывал, и я улыбнулась, ласково так, и попросила: