Чего не хочет женщина (Сборник)

Дышев Андрей Михайлович

– Тебе в Ростов надо, – сказал мужчина неопределенного возраста с разреженным строем кривых зубов. – А там сядешь на любой поезд, идущий до Адлера.

Он оценивающе рассматривал Клима, как если бы собирался драться или просить денег. Климу не хотелось знакомиться с местным аборигеном, и он вставил в уши кнопочки-наушники от плеера, который висел у него на поясе. Включил воспроизведение, прибавил звук. Бумц-бумц-бумц! Эта музыка ему уже осточертела, но другой кассеты не было. «Сядешь на любой поезд…» На поезд Клим давно бы сел, будь у него достаточно денег. Весь фокус состоял в том, что он путешествовал по стране бесплатно. Опять придется торчать столбом на обочине шоссе с протянутой рукой, словно семафор? Кто бы знал, как ему надоели «КамАЗы»! Они, словно шахматные кони, никогда не ходят прямо, но все с какими-то

вывертами. Говоришь водителю русским языком, что тебе надо на юг, к морю. Он кивает, но везет куда-то на запад или восток. Ему с попутчиком веселее. «Да ты не переживай, – говорит, высаживая у какой-нибудь бензоколонки. – Отсюда к морю все машины без исключения идут». Но Клим всякий раз почему-то нарывался только на исключения, которые везли его в противоположную сторону.

Он сел на лавочку, испещренную резными надписями, как раз на утверждение «Боря фуфел», и достал всю имеющуюся у него наличность. Каждую купюру он тщательно разровнял на колене, а затем сложил в студенческий билет, словно вырванные из него страницы. Как символично! Вся группа скинулась на взятку преподу по сопромату, а Клим отказался. Пошел на принцип. Денег, которых у него не было, он не жалел. Он искренне верил, что знает предмет в достаточной мере, чтобы сдать экзамен. В итоге получил два балла. Чтобы пересдать, надо было отстегнуть уже сто баксов. Климу ничего не оставалось, как твердолобо следовать прежним курсом, и он завалил экзамен во второй раз. Тут еще выяснилось, что он был организатором безобразных оргий в общежитии. Короче, турнули его из института. Что делать? Домой с такой новостью возвращаться нельзя.

Опять грустные мысли лезут в голову! Долой их! Клим выключил плеер и выдернул из ушей кнопочки. Пошел вдоль ржавого прилавка. Торговки яблоками не обращали на него внимания. У них никто никогда и ничего не покупал, и они просто изображали деятельность. Белый налив, вопреки утверждению дебелой тетки, оказался кислым. Клим откусывал от него по кусочку до тех пор, пока не добрался до семечек.

– Так будете брать или нет? – проворчала тетка, глядя на то, как у Клима во рту исчезает огрызок.

Ей было лет шестьдесят. Она упиралась в прилавок обеими руками, увесистыми в предплечьях, почти как у Арнольда Шварценеггера. Клим представил, как тетка бьет своего пьяного мужа этими могучими руками. Старый посылочный ящик, заполненный яблоками, со всех боков, как плевками, был усеян сколотыми сургучными печатями.

– Вы здешняя?

Тетка молча усмехнулась, мол, глупый вопрос, и стала обмахиваться рекламным журналом. Как покупатель Клим ее не интересовал. А просто трепаться с незнакомым молодым человеком ей было скучно.

– Я ищу людей, которые могли бы знать моего деда.

– А я здесь при чем? – Она пожала толстыми плечами, похожими на арбузы.

Клим потянулся к ящику, взял еще одно яблоко и потер его о футболку.

– Положь на место, если покупать не собираешься, – сердито сказала тетка, но только Клим вернул яблоко на место, как тотчас смилостивилась: – Ладно, ешь, раз уж взял.

Клим с хрустом надкусил.

– Его ранило где-то в этих местах, когда наши гнали немцев из Новороссийска, – сказал он, выискивая в белой яблочной мякоти червя. – Боевые порядки прошли, а он остался лежать на пшеничном поле. Утром его молодая женщина нашла. Подумала, что убит, сходила домой за лопатой, вырыла могилу, скинула его туда и стала закапывать. А он вдруг как заорет! У женщины обморок. Очнулась оттого, что боец нежно ее по щечке гладил. Она приволокла его к себе и до самой зимы выхаживала. Дед был жутко изранен, тем не менее женщина от него забеременела и родила тройню.

– Так уж сразу тройню? – усмехнулась торговка.

– Нет, не сразу, – возразил он. – А одного ребенка за другим. Ну а потом дед поправился и вернулся в строй. А та женщина вскорости умерла. Как-никак, это моя бабушка, получается. Вот я ее могилу и разыскиваю.

– Мало ли кто когда здесь умер, – снова пожала арбузами торговка. – А как фамилия деда-то?

Клим вынул студенческий билет, не забыв оставить деньги в кармане, и раскрыл его на том месте, где была фамилия.

– Да я без очков ничего не вижу! – отмахнулась женщина.

Клим глянул в билет и почему-то прочитал свою фамилию Вопилин с конца. Получилось Нилипов.

– Нелипов? –

повторила тоговка и наморщила блестящий лоб. – Нет, никогда не слышала.

– Что ж, спасибо и на этом, – сказал Клим, не сводя глаз с яблок. – Отрицательный результат – тоже результат. Пойду опрошу других. Людей в вашем городе много, на неделю работы.

– Давай, давай! – напутствовала женщина. – Удачи тебе!

Другие торговки яблоками, подсмотрев, что общение молодого человека с теткой не закончилось актом купли-продажи, вовсе не стали на него глядеть. Куда же пойти? Переночевать на автостанции? Скучно и грустно. Страшно подумать о том, что будет, когда папа узнает об исключении сына из института. Папа у Клима – человек резкий, всю жизнь проработал мясником в гастрономе. Чуть что не так – бьет наотмашь, как Виталий Кличко. Чтобы устроить непутевого сыночка в институт, ему пришлось продать свой мотоцикл «Иж». Теперь на мясокомбинат он пешком ходит.

Клим сделал круг по площади, остановился недалеко от автомобильного колеса и стал отряхивать джинсы от пыли. Может, мужички пригласят его, нальют глоток водки и что-нибудь умное посоветуют. Например, где раздобыть деньжат на железнодорожный билет до Адлера. На море хочется. Там живет его друг Ашот Вартанян. Работает шашлычником в открытом кафе. Несколько раз приглашал в гости, только с одной оговоркой: чтобы денег взял побольше. Это условие Климу было труднее всего выполнить.

Мужички его не пригласили. Наоборот, пересели так, чтобы быть к нему спиной. Клим заглянул внутрь автостанции. Там было сумрачно, душно и пахло мочой. Припылил еще один автобус: «Долиновка – Еременское». Из его дверей стали вываливаться мешки вперемешку с людьми. В этой потной мешанине пронзительно верещал поросенок. Клим судорожно сглотнул. Вот уже несколько дней он питался тем, чем угощали его дальнобойщики: хлеб, кефир.

– Эй, парень! – Дебелая тетка с ящиком яблок под мышкой тормошила его за плечо. – А ты, вообще, сам откуда?

– Из Москвы, откуда ж еще… – почесывая шею, которую кусал какой-то клоп, ответил Клим. – Моя мама – депутат Государственной думы Людмила Аристарховна Нелипова. Наверное, ее лицо в телевизоре вам уже глаза намозолило?

Тетке было стыдно признаться, что из всех депутатов она знает в лицо только Жириновского, но на всякий случай кивнула и стала с интересом рассматривать джинсы и кроссовки Клима.

– Надо же, – пробормотала она. – Депутат Государственной думы!

Пребывая в некотором смятении, она посмотрела по сторонам, как если бы нашла валяющийся на земле кошелек, и заговорщицки пробормотала:

– Знаешь-ка что, парень. Пойдем ко мне. Нечего тебе тут болтаться, всякую пьянь к себе притягивать. Поможешь мне яблоки снять, а я тебя борщом накормлю.

Глава 2

Она жила в самом центре поселка, в нескольких метрах от центральной площади, где стоял памятник Ленину. Пока шли, Клим рассказал о том, как еще в роддоме его мать отказалась от него, посчитав, что он дебильный; как долгие годы в детском доме он ждал встречи с ней, целыми днями сидел на подоконнике и смотрел в окно в надежде увидеть, как в воротах мелькнет до боли родное лицо. Но мама не приходила, лишь один раз прислала посылку с финиками. Злые дети посылку отобрали, финики сожрали, а ему остался один – раздавленный, похожий на какашку. Клим кушать его не стал, хотя очень хотел, завернул в фольгу от шоколадки, которую выпросил у своего друга, и стал хранить как самую дорогую реликвию. Когда было трудно на душе и хотелось плакать, Клим прижимал сокровище к губам и тихо шептал: «Мамочка, родненькая, помоги! Забери меня отсюда, мне здесь так плохо!» Но мама не забирала и вообще не давала о себе знать до тех пор, пока Климу не исполнилось двадцать лет. И вдруг в один прекрасный день к его дому подъехал эскорт из дорогих машин с правительственными номерами, и весь подъезд облепили охранники со страшными лицами, и через живой коридор на третий этаж поднялась Людмила Аристарховна. Она приблизилась к двери квартиры, где жил Клим, перекрестилась и позвонила. Клим открыл, увидел ее, узнал, но даже глазом не моргнул. Ни один мускул на его лице не дрогнул. «Сыночек!» – пробормотала депутат Государственной думы и потянула руки к сыну. «Я вас не знаю!» – ровным и холодным голосом ответил Клим и захлопнул дверь перед самым носом женщины…