Чего не прощает ракетчик
Шрифт:
Фээсбэшница прищурилась, испытующе глядя на него.
— Вот значит как? И ты готов предать свою страну, предать ее интересы? Да что там, в конечном итоге ты предашь даже погибшего родственника, за которого так рвешься отомстить!
— Не надо передергивать, — качнул головой Севастьянов. — Как раз наоборот. Я, в отличие от вас, не собираюсь делать из гибели Никиты шоу. Воздать по заслугам убийцам — да, но не устраивать из этого политический цирк с публичными покаяниями. Так что не приплетай этот аргумент — не сработает.
Она продолжала с вызовом глядеть на него, явно ожидая продолжения речи, и он, облизав пересохшие от волнения губы, заговорил снова:
— Что до страны, то ее давно уже нет. Я давал присягу Советскому Союзу, а офицер дважды не присягает. Я выполнил свой долг до конца и теперь свободен от обязательств. Защищать ублюдочную Эрэфию, я не подписывался. Так что не нужно на меня давить патриотизмом, мне глубоко плевать на то, кто именно заработает очередные очки в бесконечных русско-украинских разборках. И не нужно жечь меня глазами и демонстрировать презрение. Меня слишком часто предавали мои верховные главнокомандующие, так часто, что я поневоле решил, что ничем им более не обязан. А раз так, то мои личные дела гораздо выше их интересов, и в первую очередь я буду решать и устраивать именно их.
Марина скептически улыбнулась, укоризненно покачав головой. Именно так ведут себя умудренные жизнью взрослые люди, слушая, как наивный ребенок пытается отстаивать свой взгляд на мир. Она ни на йоту не верила в успех задуманного им предприятия, ничуть не боялась его самого и была озабочена сейчас лишь тем, что под угрозой срыва оказалась порученная ей операция. Убеждать ее в чем-то было не время и не место, потому Севастьянов жестко отрубил, глядя прямо в насмешливо улыбающееся лицо:
— Короче так! Я сейчас ухожу, забираю из гостиницы свои вещи, и больше мы не встречаемся. Что ты будешь делать, мне все равно, но если меня попробуют остановить твои коллеги, если информация о моих планах будет передана местным ментам или эсбэшникам, то на первом же допросе я подробно выкладываю все что знаю по вашей операции, и то же самое повторю потом в суде, журналистам и вообще где только потребуется…
— А если ты сам на чем-нибудь запорешься? — прервала его Марина.
— Если бы у бабушки было что-то, она была бы дедушкой, — отрезал Севастьянов, разворачиваясь к ней спиной и решительно направляясь к входной двери. — Буду смотреть по ситуации… А сейчас, счастливо оставаться!
Он шагнул в маленькую прихожую и уже взялся за дверную ручку, когда фээсбэшница произнесла ему в спину, сопроводив слова наигранно сожалеющим вздохом:
— Что, так и пойдешь по улице с ног до головы кровью забрызганный?
Он замер оглядывая свою перемазанную одежду, ведь и вправду забыл совсем, заговорился с ней. Ведь шел сейчас и обкатывал в голове какие-то еще аргументы, продолжая мысленно самим же и законченный спор. Выходит, зацепила она тебя своими словами, не прошли они даром, как ни старался ты себя убедить. Вон даже о такой элементарной вещи позабыл начисто! Хорош, нечего сказать!
— Эх ты, конспиратор! — в голосе ее было даже не презрение, а усталость школьной учительницы, вынужденной раз за разом объяснять всем известные вещи особенно тупому первоклашке. — Посмотри, может, что из хозяйских вещей тебе подойдет. А свое барахло забери с собой и потом уничтожь. Только не забудь, ради бога, а то, я гляжу, с тебя станется в собственном чемодане все улики таскать…
Севастьянов пробурчал в ответ что-то мало вразумительное, но, решив последовать дельному совету, направился в комнату, где успел приметить набитый одеждой платяной шкаф. Когда проходил мимо Марины, та развела руками:
— Тебя и сдавать не надо, сам впорешься как миленький. Лучше бы уж сразу не мучился, да шел с повинной… Дилетант…
— Ну да, куда уж нам до вас, профессионалов… — пробурчал себе под нос Севастьянов, протискиваясь мимо.
Входная дверь хлопнула как раз в тот момент, когда он отыскал в недрах шкафа подходящие джинсы и прыгал на одной ноге, освобождаясь от собственных брюк. Неужели ушла? Преодолевая себя, он все же закончил нелегкую операцию с переодеванием и только потом выглянул в коридор. Фээсбэшницы нигде не было. Наверное, понеслась докладывать о том, что притянутый для пущего антуража лох окончательно спятил, старшему куратору операции, а может, отправилась вызывать в адрес украинских ментов анонимным звонком, кто знает… В любом случае задерживаться надолго здесь не следовало. Севастьянов, осторожно прокравшись мимо полуоткрытой двери в ванную, прошел на кухню и как мог затер уляпавшие рукава кожаной куртки бурые пятна. Наконец, придирчиво оглядев себя в зеркало, он решил, что следы происшедшего с его одежды полностью убраны, и вряд ли теперь что-то вызовет лишний интерес к его персоне на улице. Пора было уходить… С каждой минутой что он оставался в квартире в геометрической прогрессии росли шансы засыпаться. Но Севастьянов отчего-то медлил… Что-то еще оставалось не сделанным, не законченным, мешало просто взять и уйти…
Он подошел к двери в ванную, с минуту стоял, положив на нее руку, ломая себя, заставляя сделать еще один шаг. Шагнул, наконец, замер на пороге, вглядываясь в открывшуюся картину. Конечно, внутри ничего не изменилось. Все так же отвратительно пахло свежей кровью и сочащимся ею парным мясом, человеческим мясом… Сплетшиеся в последнем извращенном объятии тела даже не очень походили на людей — невозможно вывернутые в суставах руки и ноги, чудовищные раны, обнажающие внутренности, содранная кожа — все это делало их похожими на нелепые манекены из школьного кабинета биологии, или экспонаты анатомического театра. Да, тот кто проделал такое был не просто диким зверем. Зверь никогда не станет терзать жертву из любви к мучительству, из желания упиваться чужой болью и страданиями. На такое способен лишь венец творения природы — человек. Но и человеку подобная запредельная жестокость тоже недоступна, здесь чувствовалась вырвавшаяся на свободу поистине потусторонняя, дьявольская злоба, совершенно дикая в своем изощренном садизме… Нелюдь — вот единственное имя тому, кто мог совершить подобное…
Севастьянов заставил себя сделать еще один шаг. Нагнулся, осторожно дотронувшись до уже холодной кожи женщины, тихонько будто боясь разбудить. Она оказалась неожиданно легкой. Маленькая и хрупкая, словно кукла Барби. Он перевернул ее на спину, стараясь не глядеть на изуродованное лицо, специально расфокусировав зрение так, чтобы видеть вместо человеческих черт только расплывчатые цветовые пятна. Теперь разметавшиеся волосы женщины, слипшимися в крови сосульками лежали на лице Капеллана, закрывали его неопрятными мокрыми прядями. Это было неправильно, и Севастьянов аккуратно сдвинул их, открывая черные запекшиеся багровым дыры, на месте выколотых глаз и криво располосованный на лоскутья рот. Вгляделся пристальнее, нет, не узнал. То что лежало сейчас перед ним не было Маркухиным, просто распотрошенная кукла, не имеющая никакого отношения к живому человеку. Но все же так было лучше. Теперь супруги лежали рядом, голова женщины покоилась на плече мужа.
— Все уже… Все… Уже все кончилось… — неизвестно для кого шепотом приговаривал Севастьянов, то ли мертвых пытался утешить, то ли себя.
Нужно было уходить. Он распрямился, оглядев последний раз ванную и случайно зацепил взглядом висящее над раковиной зеркало. Серебристая амальгама исправно отразила крепкого сорокалетнего мужика, чуть больше меры раздавшегося вширь, но все еще по-молодому крепкого, плотно сбитого, с резкими волевыми чертами лица. Вот именно в нем, в лице, что-то вдруг показалось Севастьянову неправильным. Настолько неправильным, что он даже остановился и развернулся обратно к зеркалу вглядываясь в него внимательнее.
Тому другому Севастьянову, что смотрел из зеркала явно было весело — он улыбался, скаля в кривой ухмылке пожелтевшие от никотина зубы, щурился на свет электрической лампочки под потолком и из узких щелочек его глаз явственно посверкивал опасный стальной блеск. Несколько секунд человек удивленно рассматривал свое отражение внезапно зажившее собственной жизнью. Потом, еще робко надеясь на чудо, поднял к лицу правую руку и махнул ею из стороны в сторону. В ответ зеркальный двойник уже откровенно расплылся в кривой ухмылке и подмигнул Севастьянову, махать рукой вслед за ним он даже и не подумал.