Чего вы хотите? (сборник)
Шрифт:
К милиционеру шагнул тот пожилой мужчина в плаще, затряс перед ним пальцем:
– Да вы завтра, завтра с нами будете! Вышвырнут из ваших органов, и побежите. Или вас за решетку!..
– С чего это? – полицейский скривил губы.
– А режиму не нужна причина. Посадить могут любого. Мы живем в бандитском государстве.
Милиционер повернулся к тротуару спиной.
После столкновения с пропутинскими настроения стоять здесь не было, и родители повели Дашу с Настей в сторону метро. Но в метро не спустились – папа остановил машину, сказал водителю в приоткрытое окно:
– До Триумфальной.
Водитель
– Ну, триста хватит? – ответил на это папа.
Мама удивилась:
– Какие триста? Пять минут ехать…
– Всё-всё, садимся!
Даша оказалась сзади с левого края, поэтому цепь на тротуаре не видела. Не слушала и разговор мамы и папы… Почему-то она не верила, что подскочившие к ним парни и девушки сделали это за деньги. За деньги бегали по Садовому… Какая-то искренность чувствовалась в их агрессивности, в желании показать – что… Что показать? Что люди с белыми ленточками неправы? Что именно они – за Россию.
И ведь вполне могла начаться драка. Вот так, стенка на стенку. Незнакомые люди, но живущие в одном городе, говорящие на одном языке. Правда, говорящие разное. Одни – «за», другие – «без».
Вот так, наверное, и начинаются гражданские войны.
Почти сто лет назад в России была Гражданская война. Не день, не месяц, а много лет люди убивали друг друга. Ловили, расстреливали, топили в море, сжигали в паровозах. Люди из одного города, из одной даже деревни, даже родственники, убивали… Почему так же не может произойти и сейчас? Возникнет драка, и она за минуту, как какое-нибудь короткое замыкание, распространится по всему Садовому кольцу, потом по всей Москве и по стране… И неужели есть такие причины, чтобы бить и убивать?.. Что там было сто лет назад? Неужели до такой степени плохо, что несколько лет воевали насмерть?.. Да и какая это война, если подумать, – действительно, чаще всего, убийство друг друга.
– Вот здесь остановите, – голос мамы. – Да, возле Театра Сатиры… Выходим!
Триумфальную площадь и ее окрестности Даша знала хорошо. Недалеко здесь школа, Настин садик; в зале Чайковского она пела с хором, на первом этаже «Шоколадница» с очень вкусными пирожными; в нескольких домах отсюда музей Булгакова, где на каком-то дивертисменте она играла на фаготе… Напротив памятника Маяковскому «Ростикс», в котором иногда перекусывают с мамой, дальше там музыкальная школа имени Шопена, куда ходила полтора года, рядом с ней магазин «Белый ветер», где ей купили ноутбук…
Да, знакомое место, с детства знакомое, но не родное. А где оно, родное, в родной Москве? Квартира? Ну да, квартира. Но уже за ней, в подъезде, вокруг дома – опасное и враждебное пространство… И своего района она почти не знает… За что ей биться здесь, чего жалеть?..
– Ну вот, здесь нам никакие путиноиды не страшны, – облегченно выдохнула мама.
Возле зала Чайковского, на ступенях Театра Сатиры много-много людей. Не цепь, а почти толпа. У большинства вместо белых ленточек – красные. Бегали туда-сюда журналисты с микрофонами, камерами. Милиции тоже было заметно больше – через каждые метра два на краю проезжей части стоял милиционер. Почти все машины поддерживающе сигналили, люди хлопали, свистели, махали руками… В общем, было живее, но и тревожнее – если бы та группа с сердечками и хлопушками добралась сюда, драка случилась бы наверняка.
– О, вон Настя Удальцова! – Мама кивнула черноволосой девушке в синей куртке, та заулыбалась в ответ. – Пойдемте.
– Мы здесь постоим, – почему-то недовольно сказал папа. – На ступеньках. – Достал сигареты.
– Пап, – спросила Даша, – а это похоже, ну, на начало войны? Гражданской? Что вот сто лет назад была…
Папа кашлянул, и это означало, что ответ у него не готов; огляделся, подумал, и тогда уж ответил:
– Может быть, на самое начало… Но революции и гражданские войны очень долго вызревают. То, что случилось в семнадцатом году, те две революции и потом война… Знаешь ведь?
– Ну да, конечно! – досадливо тряхнула Даша головой. – Я читала историю, и с тобой сколько раз говорили…
– М-м… Та трагедия вызревала почти столетие. С восстания декабристов, грубо говоря… Можно и с Разина отсчитывать, но там другое… А декабристы, образованные люди, дворяне, вышли и заявили, что так больше нельзя. Их похватали, пятерых повесили, а остальных, человек семьдесят, отправили на каторгу. На самом деле их несколько сотен было, кто сочувствовал, знал… Потом было еще несколько таких волн, когда образованные люди заявляли о необходимости изменений…
Даше хотелось узнать конкретный ответ на свой вопрос, но приходилось слушать это множество слов. Перебивать не решалась – догадывалась, что конкретного ответа, скорее всего, не существует.
– Их сажали, казнили, образованные тоже стали убивать чиновников, до царя однажды добрались… И в итоге взбунтовалась большая часть народа и случилась революция, а потом – огромная кровь… Вот… Спустя семьдесят лет, в девяносто первом году, случилась новая революция. И война была, не такая кровавая, конечно, хотя… Скрытая война, неявная… Но главное – страну потеряли. И последствия до сих пор не пережили. Ничего еще не закончено, и в любой момент может случиться новый смерч. И никто не знает, очистительный он будет или окончательно всё… всё порушающий…
– Но вот такие акции, они же приближают, да?
– В общем-то, да.
– А зачем вы с мамой тогда в этом всем?
– Мы с мамой… Мы считаем, что если будет продолжаться как есть, Россия неизбежно погибнет. Просто сотрется. Та банда, что правит страной, высосет ее до последней жиринки и укатит в хорошие края… В девяносто первом, да даже раньше, пришла одна банда, в двухтысячном – другая. Эта новая одних посадила, других выдавила, третьих подмяла и всеми рулит… И вот уже двенадцать лет грабит страну. Может, не так явно, как при Ельцине, но зато более основательно… И есть люди, которые это понимают и пытаются бороться. Здесь интеллигенция – она всегда бывает виновата во всем и в то же время исторически права.
Даша посмотрела на тех, кто находился вдоль Садового крыльца. Они были чуть ниже, на метр какой-нибудь ниже, но это позволяло видеть их шире… Молодые, пожилые, веселые, сердитые, активные, застывшие на бордюре… Перевела взгляд на Настю.
Сестра держала папу за руку, смотрела под ноги, как провинившаяся; флажка в руке не было – то ли в машине оставила, то ли папе в сумку отдала…
– А если, – Даша не могла не сказать, – будет еще хуже? Ну, когда вы победите.
Сначала показалось, что папа не услышал. Он медленно достал новую сигарету, медленно закурил и тогда уж сказал: