Чего вы хотите? (сборник)
Шрифт:
В предвкушении этого Шулин и жил все последние дни, торопил время, призывал холод, снег, шугу на реке, хотя и понимал умом, что чем дольше продержится мягкая погода, тем лучше всем. Больше времени на подготовку к зиме, да и сама зима отодвинется, сократится ее мертвое царствование. Весна придет в свой срок – во всяком случае, с середины февраля дни станут заметно расти, свет солнца – теплей и теплей, и пусть ночами будет за тридцать, но зато днем – радостно. Это не гнетущий сумрак ноября… А за февралем будет март, там – апрель, и Шулин с женой снова окажутся нужны: по Изьве пойдет лед, сперва широкими полями, а потом глыбами, осколками, крошкой, и во Временный будут летать вертолеты. Четыре-пять недель.
Пройдет
Правда, иногда ему приходилось уступать. Зимой в зале ожидания часто ночевали дальнобойщики, ставили фуры вообще-то на площадку перед главным зданием, но могли загнать и на полосу; в прошлом году, под нажимом администрации, Алексей Сергеевич пустил в аэропорт дорожную бригаду. Она ремонтировала трассу. И хоть летом трасса все равно становилась непроезжей, но и для зимника необходимо сохранять основу – строить лывины через парящие и в самый лютый мороз ручьи и ключи, кое-где класть гать, лежневку, делать отсыпку, вырубать кусты и деревца, которые постепенно, год за годом, сужают просеку. Без основы по болотам и зимой ездить рискованно: под слоем снега и льда – жижа, заглатывающая все, что в нее попадает. Легкий джип может проскочить без проблем, а большегруз – провалится.
Дорожники прожили в здании аэропорта три месяца – с конца июля до начала октября. Не раз Шулин ругался с ними из-за машин на бетонке, мусора и грязи в здании; вообще все эти месяцы он не находил себе места. Словно в его доме чужие хозяйничают. Приходил в аэропорт каждый день, наблюдал за дорожниками, делал им замечания, злил. Когда они уезжали на трассу – прибирался на полосе и возле здания, и это тоже раздражало дорожников: оставит сварщик электроды на крыльце, или механик пробитую покрышку на бетонке, а вернутся – их нет. То ли воровством это считать, то ли граничащей с дурью тягой к порядку.
Съехали дорожники, когда зимник стал схватываться, и через несколько дней отключили свет в аэропорту. Тут как раз подошел сезон воздушных перевозок, – зал ожидания и кассу как-то нужно обогревать, а главное – освещать вертолетный квадрат. «Ми-8» прилетал утром затемно… Стали выяснять, кто должен платить долг по электричеству – администрация района, «Комиавиатранс» или дорожники. Бодались из-за нескольких тысяч рублей ожесточенно больше месяца. А Шулин сажал вертолеты по кастрюлькам – разжигал костерки в кастрюлях по четырем углам. Люди стыли в промерзшем темном помещении, Мария пальцев поморозила… А купленные Шулиным большей частью на свои деньги электрические калориферы (дизель не работал давным-давно) стояли мертвыми железяками. И погода давила за тридцать.
В конце концов вопрос с долгом по электричеству решился – деньги, скрипя зубами, перечислили дорожники, и последние полторы недели отправка и прием пассажиров происходили с относительным комфортом. Габаритные огни горели, в здании аэропорта было выше десяти градусов тепла.
А как этой осенью? За год опять накопился солидный долг, хоть Шулин изо всех сил старался экономить. Летом даже подстанцию отключал на всякий случай… Да, как сложится осенняя навигация… В любом случае непростые недели ему предстоят, но все же он ждал их с нетерпением, приятным волнением. Следил, не вытащила ли Мария из залавка зимнюю одежду – хотелось отметить этот момент, увидеть, как она проверяет бушлаты и ватные штаны, чинит шестяные носки, рукавицы-шубинки…
С этим ожиданием, тайным, но острым нетерпением проснулся и десятого сентября.
Жена поднялась раньше и уже ушла во двор. На выключенной, но еще горячей плите томилась каша. По запаху Алексей Сергеевич определил, что гречка. Съесть тарелку с молоком, и полдня голода не чувствуешь…
Проходя через кухню, покосился на лавку возле двери, куда обычно выкладывала жена зимнюю одежду перед тем как вынести на двор, выхлопать… Нет, пусто на лавке… Ладно, действительно торопиться некуда. Надо успокоиться и просто ждать.
Но на улице, хоть и сразу почувствовал, что почти по-летнему тепло, первым делом глянул в сторону реки. Она была чистая, весело серебрилась течением.
Мария во времянке крошила кочан.
– Доброе утро, – сказал Шулин. – Что так рано поднялась?
– Да не спится… Состояние какое-то… – Но не стала заражать его тревогой. – Да и пора уж капусту солить.
– М-да…
– Позавтракаем, кадку обработай, и в подвал спустить надо.
Шулин покивал, пошел к сортиру. По пути потрепал подбежавшего Пирата. Колючая шерсть напомнила, что надо побриться. Бритье потянуло мысль о поездке на аэродром. Посмотреть, как что. Два дня не был, а пора такая – что угодно там натворить могут. Вроде и народ неплохой, но что без присмотра оставишь, по кусочкам растащут. Был тут двухэтажный барак – когда-то заежка. После строительства гостиницы барак этот остался пустовать. Конечно, здание старое, аварийное – нижние венцы бруса погнили, шифер в трещинах, – но думали под что-нибудь приспособить или как-то отремонтировать капитально. Пока думали, решали, прикидывали – его растащили. Кто стекла и рамы, кто целые еще листы шифера, кто балки, брус. И года через три даже следа не осталось. Заросли крапивы…
– Сейчас завтракать будем? – спросила жена, когда Шулин возвращался.
– Давай сейчас и приступим. Умоюсь только… побреюсь… Днем хочу до аэропорта доскочить…
Жена неопределенно кивнула. Как бы и согласно, но и, кажется, с подсознательным, от себя самой скрываемым раздражением. Что, дескать, мотаться, время тратить, бензин жечь?.. И столько лет вот так – почти бесцельно туда-сюда, туда-сюда…
Водил электробритвой по щекам, подбородку, смотрел на свое лицо в зеркале. Пожилой мужик, глубокие морщины, из которых непросто выбривать волоски, и приходится распрямлять морщины пальцами… Усы над верхней губой, когда-то черные, теперь седые. Усталые глаза, белки с красноватыми прожилками… Вот проспал почти семь часов, но сил сон не добавил, не освежил. Как нырнул вечером в черную ямку, так утром из нее вынырнул. Вынырнул, поднялся и пошел.
И вот очередной день со своими делишками, заботами, мелкими радостями, мелкими неприятностями. А потом закатится солнце, и снова нужно будет нырнуть, закрыть глаза и забыться. Будут какие-то блики, какие-то сны, которые тут же забудутся, оставив лишь ощущение или чего-то неприятного, или, наоборот, хорошего. А потом веки расползутся, глаза увидят знакомую комнату, Шулин сядет на кровати, потянется, покряхтит, поднимется и пойдет… Жизнь.
За жужжанием бритвы не придал значения новому звуку. Мельком подумалось, что это Мария сепаратор завела или, может, тяжелый трактор по улице ползет. И только когда выключил бритву, уши прокололо таким родным, но забытым. И на несколько секунд Шулин остолбенел, пытаясь вспомнить, что это.
Помогла жена – сунулась в комнату, громко выдохнула:
– Леша, там самолет!
Выбежали во двор. Над поселком делал круг «Ту-154». Летел низко, медленно, и поэтому казался нереально громадным, непонятно как держащимся в небе… Оказавшись над рекой, стал двигаться вдоль ее русла. Постепенно почти скрылся из виду, и звук ушел. Лишь отдаленный гул.
– Каким ветром его сюда?.. – усмехнулся Шулин и пошел в дом, взял рацию, надеясь выяснить в отделе МЧС (до авиаотряда связь не дотягивала), что случилось. Странное дело – самолет, тем более такой большой, здесь: авиатрассы одни намного севернее, другие – южнее.