Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы
Шрифт:
Вот черт, что со мной происходит? — еще пытаюсь я заставить себя трезво рассуждать. Не выпил ведь я в самом деле столько кофе за сегодня, что уже начинаются галлюцинации! Наверно, оттого, что несколько ночей подряд очень мало спал. Конечно, сонная депривация! Бывает такая игра природы. При сем могут возникать разные бредовые видения, ирреальные восприятия. Самое разумное сейчас — все бросить и немедля лечь. Заведу будильник — и пораньше встану.
Мыслить-то здраво я еще мог, но уж совсем не в силах был подняться и идти. Опять явилось ощущение, что меня подкидывает. Это даже приятно, я невольно улыбаюсь. Итка
Я погружаюсь в некий обморочный сон. Окружающее становится все более зыбким, словно плывет. А я, хоть и по-прежнему сижу, чувствую, что меня куда-то уносит. Теперь это уже не наша квартира. Я на реке. Берега колеблются и отступают. А река, которая приятно убаюкивала, теперь стремительно катящийся поток.
И уже надо плыть, чтобы не утонуть. Все выше и выше вздымаются волны, и я борюсь с ними, хотя мое раздвоенное сознанье сигнализирует, что я все еще сижу и не могу оторваться от стула.
В глазах у меня темнеет. Сам себя убеждаю, что это только кошмар, который я не могу с себя стряхнуть. Но вот видение становится отчетливым. Я плыву по той темной и неспокойной реке. Я в каком-то ущелье. Четвертый желудочек — ущелье смерти. С обеих сторон гладкие отвесы стен, ни намека на берег, к которому можно пристать. Я плыву, а ущелье становится узким туннелем, которому нет конца. Буду плыть так, пока не обессилю. Я даже слышу собственное учащенное дыхание, не хватает ни сил, ни воздуха.
Вот показалась тень. Плот или паром? Слышу всплеск весел. Наконец-то близится помощь! Хочу позвать, и не могу выдавить из себя ни звука. Мгла в ущелье плотнее, чем вчера на пражских улицах. Могу лишь смутно различить человеческую фигуру на странном судне, которое приближается невыносимо медленно. Фигура призрачна, старчески согнута, наклонена в сторону. Гребет невидимым веслом. Нет, это не весло — какой-то длинный шест, которым старик отталкивает паром.
Уж он так близко, можно дотянуться рукой. Мне удалось ухватить шест, но паромщик, кажется, обезумел. Оттолкнул меня этим шестом и хрипло закричал:
— Молодой человек, не карабкайтесь сюда!..
Точно так отогнал меня однажды старый сторож городской купальни, когда мальчишкой-гимназистом уцепился я за его лодку. Но нет, это кто-то другой. Длинноволосый и длиннобородый, седой как лунь, в складчатом ниспадающем хитоне и весь такой прозрачный — тень, а не человек…
Харон! — ужасаюсь я. Значит, уже?.. У меня инсульт или инфаркт? Какого черта надо от меня этому перевозчику с берегов Леты — поставщику душ в царство вечных теней?
Но стойте! Он ведь, собственно, не хочет брать меня на свое судно, как я ни карабкаюсь, как ни стараюсь туда попасть. Не хочет никуда перевозить. Он бьет шестом меня по пальцам, и я тону, тщетно хватаясь за скользкие стены в том жутком ущелье, тщетно пытаясь уцепиться за что-нибудь прочное… Что было дальше, не помню.
Очнулся от немыслимого грохота и треска. Итка вернулась ночью и открыла настежь окно. Оно распахнулось так стремительно, что вылетел квадрат стекла.
— Господи, что с тобой?!
Я поднимаю от стола голову и ошалело смотрю, как жена поворачивает газовый краник и вытирает горелку, которую залило кофе. От боли раскалывается голова. Позывает на рвоту. Но мне еще удается улыбнуться и выдавить из себя:
— Видишь, газ, оказывается, потух. Но это минут пять назад, не больше.
— Пять, говоришь? Тогда бы кофе был еще теплым. Что с тобой делать?
— Довари мне кофе, но только лучше в электрокипятильнике — отвечаю я и, пошатываясь, бреду в ванную — не хочу, чтоб меня вырвало при Итке.
В голове сумбур: не знаю, может, уже вечер следующего дня, раз Итка здесь. Но нет, тогда бы я так просто не отделался…
Неотвязно преследует мысль об Ондре. Ведь и он оставался в квартире. Как получилось, что он ничего не заметил? Что, если газ просочился и к нему? Сопротивляемость у него ниже, чем у меня, мог уснуть и…
Нетвердыми шагами выхожу из ванной, подсознательно стараясь не привлечь внимания Итки, и неуверенно направляюсь в комнату, где спит сын. Там тишина и тьма. Мои взбудораженные нервы совсем расходились — готов представить себе худшее. Нащупываю выключатель. Ондра спит как сурок. Свет разбудил его, и он таращит на меня сонные глаза:
— Ты что? Ну ты даешь, пап!.. Хорошо, мама придет только завтра… Кофе будешь варить?
Я опускаюсь в кресло и, хотя голова трещит, хохочу как безумный. При этом стискиваю виски — смех жалит их, словно сотня иголок.
— Не буду, Ондра. Мама его уже варит.
— Мама дома!..
Он выкрикнул это, как обрадованный мальчуган. И побежал обниматься с Иткой. Только от нее он узнал, что произошло. Потом они оба накинулись на меня. Когда я отверг госпитализацию и кислород, устроили во всей квартире сквозняки. Принялись облучать меня кварцем, накачивать кофе — пока его у меня не выворотило вместе с остальным, которое я за сегодняшний день выдул. Обложили меня холодными компрессами, так что я весь дрожал, как тойтерьер. Не дали мне лечь в постель, когда мне так требовалось хоть немного поспать…
Но все-таки какое счастье, что Итка успела вернуться! Нет, это была не случайность. Не поразительное предчувствие. Зная, что завтра у меня в расписании Узлик, она сочла, что ей необходимо быть при этом. Не обнадеживая меня наперед, понимала, что значит для меня этот день и как важно, чтобы там со мной была именно она.
— Все равно операцию придется отложить, — сказала она как бы мимоходом, собираясь наконец в постель.
Это был вызов или вопрос? Но я сейчас же мысленно ответил: отложить? Ну нет! Не быть тому, Ущелье смерти, преследующее меня даже во сне! Да и потом… малыш, которого подготовили на сегодня, держали на диете, загружали инъекциями… И что сказал бы дедушка-лесник, всю ночь, конечно, не сомкнувший глаз от беспокойства?
Вслух я не произнес ни слова. Итка, возможно, начала бы спорить и уверять, что это чистое безумие — брать в руки скальпель после такой ночи. Я предпочел зажмуриться и тут же провалился в черный омут сна.
На утреннюю конференцию я пришел с опозданием. С тех пор как я возглавляю клинику, это, кажется, было впервые. Меня ждали.
Какие новости? Женщина, после автомобильной аварии, умерла. Ночью остановилась сердечная деятельность, но ее еще удалось возобновить. Утром наступила вторая такая же остановка. А перед этим появились стволовые судороги. Этого следовало ожидать. У мужа все нормально. Получил опять анальгетики и антидепрессанты.