Чехов
Шрифт:
— Почитай двадцать годков, — печально вздохнул Питерский.
— Тебе надо побрить бороду, — сурово приказал я. — И сменить одежду.
— Как скажете, барин, — он сунул в карман руку и вынул оставшуюся купюру. — Тут хватит…
— Гардероб и парикмахер за мой счет, — отмахнулся я. — Пойдем осматривать твои апартаменты.
Комната оказалась довольно просторной, с высокими потолками и аркой— окном, закрытым жалюзи. Кровать стояла на боку, прислоненная к стене. Рядом был свернутый в рулон матрас, запанный в пленку. Потрепанное кресло привлекло внимание Фомы. Он погладил спинку широкой ладонью и глухо спросил:
— Это все для меня?
— Еще прикупим шкаф, стол. И… сам реши, что тебе еще надо.
— Сам? — почти прошептал работник и опустил лохматую голову.
— Все хорошо? — озаботился я.
— Спасибо вам, барин. Я вам служить буду верой и правдой.
— А я платить стану честно и вовремя, — ответил я и хлопнул его по плечу. — Туалет проверь сам. Если он не работает, то наверху есть другой. С вещами решим завтра. А сейчас я спать.
— Спасибо, — повторил Фома и снова погладил кресло, словно оно было произведением искусства.
Я же добрёл до своей комнаты, разделся, рухнул в кровать и тут же провалился в глубокий сон.
В магазине
Утром я проснулся от приглушенного зона посуды. Не сразу понял, кто может издавать эти звуки. Но потом услышал бормотание Фомы.
— Надо поменять и подтянуть… И найти плоскогубцы…
Я зевнул, встал с кровати и отправился в ванную. Там наскоро освежился и набросил халат.
— Вам стоит обзавестись своими вещами, — сказала Любовь Федоровна, когда я вернулся в комнату.
— Спасибо за совет. Как раз сегодня распоряжусь, чтобы мой багаж из кампуса доставили сюда.
— А ваш работник неплох, — нехотя признала женщина и покосилась на дверь. — Не возражаю, чтобы он остался.
— Рад, что вы одобряете.
— В кладовке стоит ящик с инструментами. Пусть берет и пользуется.
Призрак растворился, и я подумал: зря не упрекнул покойную хозяйку в том, что она вошла в мою комнату без предупреждения. Так ведь и продолжит ходить, когда ей вздумается. Может быть, годы бесплотного существования лишили Любовь Федоровну хороших манер. Но что-то мне подсказывало, она и при жизни была бесцеремонной особой.
Фома нашелся на кухне. Он по-хозяйски забросил полотенце на плечо и жарил что-то на сковородке.
— Утро доброе, — поприветствовал его я.
— Доброе, барин. Я уж собирался вас будить. Завтрак поспел.
Трапеза была нехитрой, но очень вкусной и сытной. Фома мастерски зажарил яичницу с ломтиками бекона и дольками помидоров. Сдобрил блюдо зеленью и щедрой щепотью горьковатой соли со специями.
— Где только добыл? — подивился я, указав на коробку с ароматным содержимым.
— Выторговал у лоточника на углу, — с улыбкой пояснил работник и пожал громадные плечи.
— И потратил свои деньги, — догадался я и покачал головой. — Так не пойдет. Того и гляди ты все накопленное спустишь на хозяйство. Не дело это.
— Так ведь не пропью же, — простодушно заметил здоровяк.
— Давай мы поступим с тобой так, — я подцепил хрустящий ломтик мяса и посмотрел сквозь него на свет. — Я выделю определенную сумму на расходы по дому. Из кубышки ты будешь тратить на все, что посчитаешь нужным. Вижу, ты лучше разбираешься в ведении дома чем я.
— Я ведь жил один, барин. Вот и научился, — принялся оправдываться Фома.
— А твое жалование я буду перечислять тебе на счет в банке.
— Как это? — опешил парень и обиженно уточнил. — Платить мне не станете?
— Стану. Обязательно! — я отправил лакомство в рот и едва не застонал от удовольствия. — Как же вкусно.
— Я старался.
— Так вот, — вернулся я с небес на землю. — Каждый месяц ты будешь получать жалование. Но хранить большую его часть станешь в банке.
— Зачем это? — простодушно спросил Фома.
— Чтобы не потратить на хозяйство, — терпеливо пояснил я. — Не должен ты содержать меня и мой дом.
— А коли понадобиться…
— Кубышка, — напомнил я. — И когда в ней израсходуется запас, ты мне дашь знать.
— Как-то непривычно это, — неуверенно пробормотал парень. — И банк этот. Мне сподручнее под матрас сложить.
— Вот книжку сберегательную туда и положишь,— произнес я и добавил:— Под матрас.
— У меня своя будет? — с восторгом осведомился работник. — Зелененькая такая, с гербом имперским?
— Точно.
— В моей деревне такая книжка была только у старосты. Он ее показывал, когда шибко напивался.
— Часто, я полагаю.
— Почитай раз в неделю точно.
— Вот теперь ты станешь почти как староста. Только чур — не пить каждую неделю. Пьянства и дебошей не потерплю.
— Об этом не извольте беспокоиться. Я к хмелю равнодушен. Да и вам не советую, барин, играть со змием коварным.
— Так, — я усмехнулся, — ты, что ли, считаешь меня забулдыгой?
— Спаситель с вами, — шумно выдохнул парень и осенил себя священным знаком. — Однако ж, я вынес столько бутылок сегодня поутру, что почитай, пригоршню соли оплатил за счет сдачи стекла.
Я скривился, понимая, что крыть нечем.
— Хороший парень, — произнес насмешливый голос Любовь Федоровны.
Призрачная дама внимательно осматривала раковину и плиту на предмет грязи.
— Глядишь, и сделает из вас, княжич, порядочного человека.
— Брось, Фома, — я отломил краюху хлеба. — Я отмечал новоселье.
— Сколько дней? — бесхитростно уточнил парень.
— Пару, — пришлось признать мне.
— Не мне вам указывать барин, — снова вздохнул Фома и мне почудилось, что почившая хозяйка едва сдерживает довольный смех. — Но ежели мне пить нельзя, то вам и вовсе. Что с меня взять? Я всего лишь работный человек, которого вы милостью своей наняли. А вот вы — важный человек. Вам никак нельзя злупотребляться.