Чеки серии "Д"
Шрифт:
И я обнаружил, что со мной происходит то же самое! Условно говоря, с долями я никогда не освоюсь, хотя "валютный формат" и "процентный формат" я наловчился запросто брать на компьютере. Есть вещи, которые я не понимаю, и в которые не въеду до конца своих дней, просто из-за устройства моей головы, как бы Степанов мне их ни втолковывал. А вот когда я пишу, я понимаю почти все. Иногда я не могу взять в толк, почему люди повели себя так, а не иначе, почему они боялись всяких глупостей или верили во всякие глупости, но при этом я вижу людей, о которых пишу, и мне другое понятно: этих людей не перекроить так, как тебе хочется, и надо только внимательно следить за ними, чтобы записать все правильно. Да, к сожалению, я не умею придумывать, но, я надеюсь,
Да, так от чего я отвлекся? Ну, конечно, меня занесло, когда я взялся прикинуть, сколько мог стоить ранец Юрки Богатикова. Сейчас такие ранцы продаются повсюду, даже в нашем Городе - я имею в виду, немецкие ранцы с жесткой основой, со множеством отделений и с этими красными отражателями света, чтобы водители лучше видели детей на дороге, хотя сделаны эти ранцы не из кожи, а из синтетики, с красивыми картинками, правда. Стоят они у нас не меньше девятисот рублей. В Москве, говорят, дешевле можно найти, потому что Москва - это огромный город, где всегда набредешь на магазин со скидками, в отличие от нас. Кожаные ранцы появлялись у нас в "Лебеде" (так переименовали бывший "Мир школьника") только один раз, и стоили они по полторы тысячи рублей. Как ни странно, всю партию (штук пять или шесть их было) раскупили очень быстро, хотя у нас тысяча рублей уже считается очень хорошей зарплатой. Ну, богатые люди и у нас водятся.
В общем, если считать, что теперь такой ранец выходит приблизительно в пятьдесят долларов (девятьсот плюс тысяча пятьсот разделить пополам и разделить по курсу, улавливаете?), то, значит, в те времена это равнялось бы пятидесяти чекам серии "Д" - ста пятидесяти старым рублям. Жуткие деньги!
Это, как видите, я сосчитать могу. Но в том-то и дело, по моему пониманию, что есть вещи, которые никакими деньгами не меряются. Скажем, тот же "мерседес" Владимира Высоцкого, чуть ли не первый на всю Москву, о котором до сих пор вспоминают. Если б у него угнали этот "мерседес", о никакие бы деньги ему этого не возместили, хоть десять "мерседесов" на эти деньги потом купи, верно? Потому что этот автомобиль... нет, даже не его фирменным знаком он был, так слабо будет сказать, он был его мечтой и его другом, таким другом, без которого Высоцкого уже не представляли. И вот эти вещи - маленькие или большие такие проблески чуда, которое всю жизнь озаряет - они, как я говорю, не ложатся на деньги и все тут. Скажем, глупо было бы говорить, что у Юрки украли шесть рублей тридцать копеек в чеках серии "Д", около девятнадцати рублей нормальных по курсу того времени - у него украли его мечту, украли последнюю в его жизни (как он тогда считал) возможность отведать это маленькое чудо, мандарины дольками в собственном соку, да ещё друзей угостить. Разве можно девятнадцатью рублями измерить вкус таких мандаринов на языке? И точно так же никакими деньгами не измеришь кожаный ранец с медными заклепками и "молниями", с красными светоотражателями. То есть, воры-то, конечно, свою мерку всегда найдут, быстро сориентируются за какую сумму этот ранец можно толкнуть. Вот только эта сумма не будет иметь к ранцу никакого отношения.
Так что, вот, Юрка сидел шандарахнутый и, можно сказать, совсем никакой. Его друзья растеряно молчали, а мужичок вытащил из кармана ручку и мятый блокнот.
– Я себя, знаете, виноватым чувствую, - сказал он.
– Попробую я отловить этих гадов и отобрать у них украденное.
– Как у вас это получится?
– с безнадегой в голосе спросил Юрка.
– Может, и получится. Я ж их приметил. И, вроде, они не первый день тут вертятся. А значит, снова появятся. Тут я их и сцапаю за шкирку - нам тоже такая шпана не нужна, только дела вести мешают. И все мужики, которые тут навроде моего подрабатывают, меня поддержат. Так что
– 276-15-67, - сообщил Юрка. И, подумав секунду, добавил.
– Только лучше днем звонить, пока родители на работе. Часов до шести. И не в среду. В среду у мамы библиотечный день, она дома... Я, понимаете, не хочу им говорить, что меня ограбили. Расстраивать их не хочу. Скажу пока, что ранец в школе оставил, потому что с друзьями гулять пошел. А уж если у вас ничего не получится - тогда сознаюсь.
– Положись на меня!
– откликнулся мужичок.
– Да, а тебя-то с какого часа можно дома застать?
– Часов с двух точно, - ответил Юрка.
– Иногда и раньше.
– А завтра, в пятницу?
Юрка прикинул в уме, потом поглядел на друзей.
– Во сколько у нас уроки кончаются? Все в голове спуталось!
– В полвторого, - ответили Ленька и Димка.
– Значит, около двух буду дома... А вы хорошо их разглядели?
– Надеюсь, что да, - сказал мужичок.
– Это цыганята были, факт.
– Цыганята?..
– Юрка, нахмурившись, поднялся на ноги.
– Мне показалось, тот, кто на меня напал спереди, светлым был.
– Верно, светлым, - согласился мужичок.
– Но те двое, что у тебя на спине повисли, чернявенькими были, точно. А что светлый... мало ли с какой шпаной они спелись! Эх!
– он с досадой хлопнул себя по ляжке.
– Не успел я добежать, очень быстро сработали. Если б я хоть одного из них за шкирку сцапал - другой бы разговор сейчас был.
– Ладно...
– Юрка мотнул головой, аккуратно поднес ладонь к носу и убедился, что кровь перестала течь.
– Пошли, ребята. Нам здесь больше делать нечего. Вот только как бы уйти, чтоб мимо магазина не проходить...
– А что такое?
– недоуменно спросил Димка.
– Да ещё соседи по очереди углядят... Не хочется, чтоб они видели, как мы побитыми убираемся несолоно хлебавши. Неприятно будет их взгляды ловить, а если ещё с вопросами прицепятся...
– Юрка поежился. Он вообще был горд и, представляя себе унизительную ситуацию, как он, только что с независимым видом стоявший в очереди вместе со всеми, побредет мимо запомнивших его людей, пряча взгляд и прикрывая расцарапанную щеку, и придется отвечать на их вопросы и выслушивать их сочувственные охи и ахи, мол, мальчик, это ж надо в милицию заявлять, до чего ж бандитизм всюду, а то и нравоучительные реплики, что, вот, детям здесь делать нечего, и куда родители смотрят, а может, и родители из этих, из зажравшихся, раз детям валюту дают, небось (это уже шепотом) из "слуг народа", которые через партийные кормушки все имеют, а не из тех, которые своим горбом каждую валютную копейку добывают, и у таких-то, конечно, государство восемьдесят процентов валютных заработков себе в карман не списывает, вот они и могут деткам на карманные расходы выдавать...
– да, представляя себе все это, Юрка чувствовал, что готов сквозь землю провалиться от обиды и стыда.
– А вы топайте через этот двор, - предложил мужичок.
– Вон туда, чуть наискосок, потом два сквозных прохода через соседние дворы - и как раз выскочите к метро "Белорусская".
Ребята так и сделали. Юрка шел угрюмей некуда, Ленька и Димка двигались у него в кильватере, не решаясь заговорить. Да и о чем говорить было?
– Послушайте, - Юрка вдруг обернулся.
– Ведь так хорошо все было, но меня с самого начала...вроде как что-то кололо. А у вас не было этого... ну, предчувствия беды, что ль, предчувствия, будто что-то сгущается?
– Не знаю, - несколько растеряно ответил Димка.
– Мне-то с самого начала было не по себе. Я только жалею, что мы вместе с тобой не пошли. Застолбили бы место в очереди, да и отправились бы втроем. Отбились бы!
– Да я, может, и сам бы отбился, если б...
– Юрка махнул рукой.
– А потом, если б мы пошли втроем, их могло бы быть не трое, а пятеро или шестеро. Верно этот мужик сказал, они нас пасли и момент ждали...
– Да как же они могли ждать момент...
– начал Ленька - и осекся.