Чекист. Западный рубеж
Шрифт:
Надо прикинуть, что может пригодиться для будущей работы, а самое главное – кто может пригодиться. Еще разок перешерстить своих «поднадзорных», поискать нужных людей. Дополнительно озадачить своих ребят, чтобы выявляли всех имеющихся в нашей губернии поляков. Пригодятся.
Поговорить с моряками, чтобы отыскали какую-нибудь радиостанцию, и радистов. Уж как мне надоело сидеть без связи на бронепоезде. Выяснить у Попова – где тот станок, на котором мы изготавливали карикатуры, запастись расходниками, типа литографического камня, чернил и бумаги. На этом станке можно делать не только картинки и прокламации, но и еще кое-что. Покамест, вслух об этом говорить не буду. А, чуть не забыл. Мне же художник понадобится, и гравер. И бронепоезд шестой армии я не верну. Зажилю. Мне он еще в Польше пригодится. Значит, дать команду железнодорожным мастерским, чтобы добавили вагонов, установили бронеколпаки, башни, оборудовали бойницы для орудий и пулеметов. Ну, они лучше меня знают.
Когда привел мысли в порядок, стало полегче. Оказывается, соскучился по Архангельску. И когда этот город успел стать для меня родным, если я его толком и не видел? Впрочем, какая разница.
В семь утра я уже сидел в собственном кабинете, разбирал накопившиеся бумаги, в восемь слушал отчет Муравина.
Ничего сверхъестественного или опасного за две недели моего отсутствия не произошло – Советскую власть в губернии не свергли, новой интервенции не состоялось. Напротив – шестая армия выбила финнов из поселка Ухта [2] , прекратив существование самопровозглашенного Северо-Карельского государства, которое в апреля торчало, словно бельмо на глазу.
2
Теперь Калевала.
«Выбила» – сильно сказано. Когда красноармейцы вошли в Ухту, там уже никого не было, кроме местного населения, а все «белофинны» и местные сепаратисты, пожелавшие создать независимое государство из пяти волостей, сбежали в Финляндию.
Стало быть, в Архангельскую губернию вернулись пять волостей, а мне добавилось головной боли. Новые волости – приграничные, а охрана государственных границ нынче в ведение Наркомата торговли и промышленности. Чисто формально – мне там даже собственную агентуру, без согласования с Красиным, держать нельзя. Правда, когда это контрразведка «заморачивалась» такими мелочами? Муравин, исполнявший мои обязанности, молодец. Не стал дожидаться возвращения «большого» начальства, то есть меня, а просто отправил в командировку троих парней, чтобы те, для начала, пообщались с армейскими особистами, а потом потихонечку налаживали работу на месте, обрастая нужными связями и контактами. Три чекиста на территорию, размером с Бельгию, маловато, зато и населения там немного.
Не знаю, какой умник в Совнаркоме додумался передать Главное управление пограничной охраны ведомству, слабо себе представлявшему все проблемы охраны границы, но факт остается фактом. Из-за каждой мелочи – хотя, считать ли «мелочью» постоянную нехватку патронов, недостачу винтовок и пулеметов на строящихся погранзаставах? – пограничникам приходится обращаться либо к военным, либо к нам, потому что их собственные, еще дореволюционные арсеналы поделены между РККА и ВЧК. А так как через голову вышестоящего начальства прыгать нельзя, а нарком торговли и промышленности товарищ Красин всегда в отъездах, а замы решать ничего не хотят, то все проблемы разрешаются с огромным трудом. Подозреваю, что и самому товарищу Красину руководить ГУПО не слишком приятно, у него другие задачи, но и деваться некуда. Ладно, доживем до ноября, а там пограничников передадут ВЧК.
Я слушал краткий отчет Муравина, кивал, тихонечко радовался, что ЧП не произошло, но, как оказывается, рано. Неприятное Полиект приготовил на самый конец.
– Владимир Иванович, в Холмогорском лагере вчера началось восстание.
– Восстание?
Разумеется, вопрос был излишним, но должен же начальник как-то отреагировать на важное сообщение подчиненного.
– Подробнее, пожалуйста.
Бывший прапорщик царской армии излагал коротко и четко.
– Вчера утром начальник ХЛОН Бубенцов приказал охране вывести за стены тридцать человек, отвести их на луг между монастырем и городом и приказал их всех расстрелять. По какой причине он отдал такой приказ неизвестно, но охрана приказ исполнила. Комиссар лагеря, возмущенный самоуправством начальника, попытался взять Бубенцова под арест, но был убит. А дальше среди заключенных начался бунт. Охрана разоружена – частично перебита, частично перешла на сторону бунтовщиков. На данный момент это все, что нам известно. Я уже связался с начдивом, он отдал приказ окружить монастырь.
– Спасибо, – кивнул я.
Терзать Муравина расспросами – с ума, что ли сошел Бубенцов, или нет, смысла не было. Если бы Полиект знал, он бы рассказал.
Я помнил, что в лагере находилось восемьсот заключенных, при ста человек охраны. Из оружия имеется один пулемет, и винтовки. Их, соответственно, тоже сто. Патронов должно быть по двадцать штук на ствол, а сколько лент к пулемету, не помню, но вряд ли больше двух. Начдив, передававший нам бойцов, на боеприпасы не расщедрился, да и к чему излишества? Для охраны спецконтингента патронов хватит, а боевые действия вести не планировались. М-да, а получается, что Филиппов прав. Он мне теперь еще и пулемет припомнит. Дескать – я же говорил, что «Максим» не нужен, а ты «отжал», теперь расхлебывай. А как это, пулемет не нужен?
С мыслью – как же я стану «отмазываться» за пулемет, оказавшийся в «недружественных» руках, снял телефонную трубку и попросил соединить со штабом восемнадцатой дивизии.
– Куприянов слушает, – донесся до меня голос комиссара, чему я обрадовался. Начдив Филиппов, дядька неплохой, но он сначала делает, потом думает. Уже сколько раз мы с ним ругались.
– Иван Федорович, рад вас услышать, – сообщил я.
– Прибыл, Владимир Иванович? – дежурно поинтересовался Куприянов, а потом спросил: – Ты не знаешь, часом, куда твой лепший друг подевался?
Я ждал совершенно других вопросов, потому до меня даже не сразу дошло, что речь идет о Викторе. Осторожно поинтересовался:
– А что случилось?
– Телеграмму прислали с Высших военных курсов политработников РККА. Так мол и так, за неявку на занятия, комиссар бригады восемнадцатой пехотной дивизии шестого фронта Спешилов отчислен, командованию принять меры к его розыску.
Вот те раз. Еще чуть-чуть, и Спешилова объявят дезертиром. У них что, в Политуправлении левая рука не знает, что творит правая? Впрочем, может и на самом деле не знает.
– Отбейте им телеграмму, – посоветовал я. – Дескать, Спешилов Виктор Николаевич получил назначение на Западный фронт, в данное время воюет с поляками в качестве комиссара шестой дивизии РККА. По всем вопросам рекомендуем обращаться в ПУР.
– Ну, ни хрена себе, – ругнулся Куприянов. – Мой комиссар повышение получил, в действующую армию ушел, а я ни сном, ни духом. Владимир Иванович, а ты-то чего молчал? А, да, – сообразил комиссар дивизии. – Ты же и сам только сегодня прибыл. Ладно, от сердца отлегло.
– Иван Федорович, ты лучше расскажи, что там начдив делает? – попросил я, понимая, что комиссара сейчас больше волнует судьба своего подчиненного, а не мятеж заключенных.
– Это ты про свою тюрьму, что ли? Начдиву посоветовали авиацию поднять, скинуть на монастырь парочку бомб с хлором, что от англичан осталось.
– Кто там такой умный? – поинтересовался я, стараясь не сорваться на крик. – Скажи мне фамилию, Иван Федорович, я его прямо сейчас куда-нибудь закатаю. Могу в каталажку, могу в асфальт.