Чекистские фантазии

Северюхин Олег Васильевич

— Что это у вас за тетрадочка? — спросил я.

— Мемуары пишу. Записки лидера политической партии. Вряд ли напечатают, — сказал мужчина, обиженно поджав губы.

— Давайте я вам что-нибудь напишу, тогда обязательно напечатают, — предложил я.

— Ты что, Гоголь что ли? — ухмыльнулся мой собеседник.

— Гоголь не Гоголь, но буквы русские помню, — уверенно сказал я и протянул свою руку.

Взяв тетрадочку и ручку, я быстро начал записывать строчки, которые так и просились на бумагу. Не запишешь — забудешь, причем забудешь так, что никакими намеками не напомнишь обдуманный замысел.

Нации лидер, смотрящее око, Сам не у власти, но власти

навалом, Люди толпой и товарища локоть, Митинг за лидера, речи базаром. Белым по красному пыжится лозунг: «Смертная казнь для народных врагов», Пьяный мужик бьет фуражечку оземь, Слово не так — будет ад, семь кругов. В пятом издании избранных мыслей Сказано просто — для счастья людей Вдарим по миру кривым коромыслом, Страх наведем на заморских бл…дей. Каждое слово заносят в анналы, Есть институт разработки речей, С древней «Дубинушкой» роют каналы, Мальчик в приюте остался ничей. Каждого лидера делает свита, Место прикормлено — семга с икрой, Новый придет — оттолкнут от корыта, Скажут, все было старинной игрой. Нации лидер лежит в Мавзолее, Рядышком тоже, отец наш — грузин, Солнце встает, на Востоке алеет, Надо за водкой идти в магазин.

Мужчина почитал написанное и сказал:

— Ты где раньше был? Я бы тебя в свою партию принял и выиграл бы выборы. Стихи всегда воспринимаются как песня и запоминаются надолго. Тут вот стихи одного поэта в списке ходят. О России старой, а Новая Россия считает, что эти стихи ее позорят. А народу нравится. Нас все назад стараются поворотить, хотят к «золотому веку» привести. Покажу я друзьям твои стихи, есть у меня один редактор знакомый, не главный, но редактор, понимающий человек. А ты, давай, иди, тебя, наверное, уже ищут, мало у нас поэтов, которые по улицам свободно ходят и стихи свои в тетрадки незнакомым старикам записывают.

Мужчина что-то говорил про себя и размахивал руками. И я вспомнил его. Наглейшая личность. Другого за такие выходки давно бы посадили как злостного хулигана, а с него, как с гуся вода. Зато всегда голосовал за власть, поэтому и держали на свободе.

Глава 15

День клонился к закату. Можно было вернуться в теплый кабинет с кожаным диваном и чистым постельным бельем, трехразовым питанием на халяву, экскурсиям для промывки мозгов и свободным временем для ожидания своей судьбы. А можно и пожить в этом знакомом и незнакомом мире, где обитают совершенно неизвестные мне люди. Главное, что мне не знаком их дух, и я не знаю, чем они живут.

Куда можно податься? Конечно, в кабак. Не в ресторан, а именно в кабак. Около ресторанов и мест культурного досуга меня будут искать. Каждый человек находится на своем уровне и общается с людьми своего уровня. Появление на чужом поле заметно всем и против чужака включается немотивированная агрессия, как на человека, несущего опасность для существования кого-то из них.

Мой костюм нельзя было назвать шикарным, а отсутствие галстука делало меня похожим на жителей той ступени общества, где я хотел потеряться. Конечно, информация о моем появлении дойдет и до них, но пройдет некоторое время, прежде чем меня доставят на правеж к лидеру нации.

Кабак, а вернее, пивную я нашел в одном из дворов по характерному запаху и по тому, что в эту зеленую и обшарпанную дверь заходили одни мужики определенного вида, который создавался веками, и его трудно было переделать любой властью, то закрывавшей, то открывавшей эти заведения.

Все пивные на одно лицо. Те, которые в развитии своем просто-напросто деградировали, стали похожими на пивные пятидесятых годов прошлого столетия: квадратные «а ля фуршетные» по грудь столики на высоких ножках, пузатые пивные кружки, граненые стаканы для компота, в который под столешницей наливается водка, кусочки вяленой рыбы, сухарики и маленькие сушечки, окурки в тарелке из-под закуски и стоящий столбом дым от дешевых папирос типа «мэтр курим — два бросаем». То ли время пошло вспять, то ли я попал в какую-то параллельную страну, которая находится в начале застоя. Застой лопнул и открыл народу глаза на окружающий мир, показав, что благополучие зиждется не только на туалетной бумаге и палке вареной колбасы. Но пока до этого далеко.

Я встал в уголочке и стал наблюдать за посетителями. Честно говоря, такие люди есть всегда и везде и в любом обществе от самого благополучного до самого неблагополучного. Есть одна российская особенность — пожалеть человека одинокого и кем-то или чем-то обиженного.

Через какое-то время изрядно подвыпивший мужчина со второго от меня столика обратил на меня внимания, задумчиво покусывая кусочек засохшей воблы.

— Ты чё такой смурной? — спросил он.

— Да так, — ответил я, — жизнь не заладилась.

— Это бывает, а чё не пьешь-то? — спросил он.

— Да денег нет, вот и смотрю, чем бы на выпивку заработать, — ответил я.

— А ты чё делать-то умеешь? — спросил мужик.

— Да считай ничего, стихи пишу, — сказал я.

— Есенин, что ли? — удивился мужик.

— Да нет, не Есенин я. Есенин умер давно, — сообщил я.

— Ты смотри, как время бежит? — удивился мужик. — Как это у него — «в старомодном ветхом шушуне». Аж за душу берет. А ты так умеешь?

— А хрен его знает, берут мои стихи за душу или нет, их все равно никто не печатает и не читает, — признался я.

— А, ну, сбацай, а я тебе за это «компотику» налью, рыбкой вот закусишь, — предложил мужик.

Я откашлялся. Хрипота не прошла, но я начал читать:

Мне ватага была вместо няни, На базарах я пел куплеты, Говорят, что из горькой пьяни Вырастают у нас поэты. Да, я пью, и с друзьями, и в меру, Да, я дрался в кабацком дыму, Но я дрался за русскую веру И за что-то еще, не пойму. Только утром в глухое похмелье Просыпался с подругой другой, Кто же сыпал в вино мое зелье, Почему я в постели нагой? Знаю, музу прислали в награду, Видно, страсти им мало в стихах, Дайте кислого мне винограда, Я покаюсь в грядущих грехах. А пока разбужу свою деву, Словно меч ее черная бровь, Ублажу я свою королеву, Разгоню загустевшую кровь.

В пивнике стало тихо. Раздались голоса:

— Ты смотри, Есенин. Эй, Есенин, иди выпей с нами.

Ну, что, это неплохо, прописку в этой пивной я получил. Я чокнулся с моим благодетелем и выпил стакан «компота». Чувствовалось, что водка была ядреной, но компот несколько сглаживал ее вкус. По телу полилась горячащая жидкость, то просветляя, то замутняя мои уставшие от вечных думаний и самокопаний мозги.

— Тебя как зовут-то? — спросил мой работодатель?

— Зови меня просто Серегой, — ответил я.