Чекисты рассказывают. Книга 6-я
Шрифт:
Ночью Костя и Юра переплыли реку у Архиерейской рощи. В то время деревья росли и на самом берегу реки, ветви свисали в воду. Держась за них, Костя и Юра переждали, когда патрулировавшие автоматчики пойдут в разные стороны, ползком заползли в гущу рощи, до рассвета скрывались в воронке от снаряда, а потом начали разведывать прибрежную полосу. Оказалось, немцы подтянули новые части к роще, в районе стадиона «Динамо» и Ботанического сада тщательно замаскировали орудия. Ребята где перебегали, а где ползли параллельно берегу. В правобережной части города, от улицы Оборона Революции
Видимо, гитлеровцы, не сумев прорваться в направлении железнодорожного узла Отрожки по железнодорожным мостам, решили переправиться на левый берег, где наших войск не было, а уже оттуда захватить Отрожку, перерезав железную дорогу на Москву.
Разведчиками надо было добраться до Чернавского моста. Самое сложное — перебегать бесчисленные улицы, круто спускавшиеся к реке. Хорошо, что они неширокие и густо заросли травой.
Костя шел впереди, Юра примерно в двухстах метрах сзади.
Когда Костя перебегал Средне-Смоленскую улицу, послышался крик:
— Хальт! Хенде хох!
И по-русски:
— Стоять! Руки вверх!
Оглянулся — эсэсовец с двумя солдатами. И откуда они появились? Совсем рядом! Костя вынужден был остановиться. И еще три автоматчика бегут туда, где Юра, но мальчик успел шмыгнуть во двор разрушенного дома.
«Молодец! — обрадовался Костя. — Удерет. Не впервые ему!»
Эсэсовец и солдаты повели Костю в сторону видневшегося перекрестка — там улица Сакко и Ванцетти пересекает Средне-Смоленскую.
По дороге автоматчики успели обыскать Костю, но ничего подозрительного не нашли.
«Куда ведут? — думал Костя. — Почему сразу не застрелили?»
Вели по средине улицы.
«Если эсэсовец на перекрестке повернет налево — значит, на улицу Цюрупы, там штаб, если направо — там на Девичьем рынке виселица».
Эсэсовец повернул направо. Значит, решили повесить!
От перекрестка к Девичьему рынку небольшой подъем. Слева сгоревшая районная библиотека, пепел от книг покрыл всю улицу.
Прошли библиотеку, прошли еще один полностью разрушенный небольшой дом — в этом районе все дома одноэтажные, у третьего дома, от которого сохранились кирпичные стены, эсэсовец вошел во двор, махнув рукой, чтобы шли за ним.
Автоматчики подтолкнули Костю к глубокой воронке, поставили на самый край ее. Эсэсовец встал перед ним в нескольких шагах, потянул руку к кобуре пистолета. Тянул медленно, Костя успел заметить — наш ТТ, а выхватил быстро и сразу выстрелил. Больно ударило в подбородок слева.
Падая в воронку, Костя инстинктивно повернулся и полусогнутые руки смягчили удар.
Первая мысль: живой! Только бы не дернуться, притвориться мертвым!
Что-то тяжелое ударило рядом с головой.
Потом рассмотрел: большущий камень. В голову целил, гад!
С трудом удержался, чтобы не шелохнуться.
Наверху стало тихо. Но надо еще полежать. Лежал долго. Кружилась голова. Сколько же так лежать? Если рот не закрывать, кровь не так льет, дышать легче.
Наконец решился подняться, встал на камень, брошенный эсэсовцем, выглянул из воронки. Никого. Лег на то же место, где лежал, — а вдруг кто вернется проверить? Только бы не шевельнуться! Наверху ни голосов, ни шагов. Рискнуть? Поднялся с трудом. Очень кружилась голова. Еще раз встал на камень, осторожно выглянул — пусто вокруг.
Лег на то же место и так, как лежал. Вот только кровь хлещет. Почему-то решил, что надо пролежать не менее часа, и стал отсчитывать минуты, не замечая, что считает очень быстро.
Двадцать минут... Сорок... Шестьдесят. Пора! А то совсем истечешь кровью! Льет и льет!
Прислушался. Тихо. Встал на камень, качаясь от слабости. Никого. Как вылез — потом и рассказать не мог.
Через пробитую снарядом кирпичную стену дома виднелась улица. Туда нельзя, заметят. В соседнем дворе или в следующем — разве вспомнишь! — в сторону Девичьего рынка был большой деревянный ящик. Приоткрыл, перевалился на высохший мусор. Здесь можно было переждать, пока совсем не стемнеет. А до темноты еще часов пять-шесть. Мучительно хотелось пить.
Кровью залита грудь. Костя попытался оторвать от рубашки клочок, но сил не хватило. Ему удалось стянуть рубашку и обвязать подбородок и шею.
Ящик деревянный, а будто огненный. Пить! Ой как хочется пить! И день, как назло, жаркий!
...Когда очнулся — стемнело, видимо, уже наступила ночь.
С трудом выкарабкался из ящика, пошел дворами к реке. В этом месте одноэтажные домики сохранились, но дворы огорожены заборами. Каждый забор — почти непреодолимое препятствие.
До берега идти минут десять — пятнадцать, а добрался туда Костя лишь к рассвету. Залег почти у самого берега в саду, заросшем бурьяном. Переход взял последние силы. Когда совсем рассвело, увидел гитлеровских солдат, точнее, сначала услышал. Один из них наигрывал на губной гармошке уже знакомую мелодию: это была самая популярная в то время в Германии песня, Костя ее знал. Были там такие слова: «Сегодня нам принадлежит Германия, а завтра — весь мир!..» «Черта с два! — невольно подумал он. — Весь народ поднялся на русской земле, здесь и смерть найдете!..»
Боясь шелохнуться, пролежал в душном бурьяне весь день. А вечером гитлеровцы стали запускать осветительные ракеты. В мертвенно-бледном свете их Костя рассмотрел, что по берегу патрулируют автоматчики. Вот они сходятся, вот расходятся. А ну-ка, сколько минут пройдет, пока они опять сойдутся? Часов нет, придется считать. Подсчитал и понял, что можно проскочить, пока патрули поворачиваются спиной друг к другу.
Чуть правее сада идет улица Коммунаров, совсем узенькая здесь. От нее еще вправо шагов через пятнадцать спускается к реке заросшая травой и заваленная пустыми банками из-под консервов канава. Вот по ней и надо ползти к реке.