Челноки
Шрифт:
Тем временем по проходу к нам двигался бюст с медсестрой. Вид у Светланки был озабоченный.
– С вами, юноша, что? – мой лоб потрогали холодной ладошкой.
– В смысле? – я с трудом заставил себя поднять взгляд выше.
– Приступ, припадок? У вас так часто бывает? – спросила она и несколько раз энергично встряхнула термометр. Под маечкой точно запрыгала пара мячей, которые хотелось потрогать. – На вот, померяй.
– Ректально, надеюсь? – прыснул Ванек.
Девушка холодно посмотрела на него и отошла. Вид сзади был тоже отменный. Ради такого
– А чо с тобой, правда? Куда так орать? – уже шепотом спросил меня Ванька.
– Да говорю же – заснул! – фыркнул я отмахнувшись.
– Мить, не гони, – озабоченно посмотрел сидевший через проход, Лешка. – Нормально ж общались. Хоть помнишь, о чем?
– Ммм… – пожал я плечами. – О чем?
– Я помню! – подмигнул Ваньке ему. – Обещал нам, как приедем, поляну накроет. И еще ящик пива, не меньше.
– Мить, ну серьезно. Химии пережрал, или это после сотрясения мозга? – не отставал Лешка.
– Всё хорошо у меня! Да отвалите вы оба!
Я раздраженно отвернулся к окну. С химией и правда был пунктик. Тех, кто ее жрет, я презирал. Это ж нечестно. Сродни тому, что отстоял длинную очередь, а кто-то бежит сразу к кассе. А скорее, из-за того, что всё пропустил и теперь сам терзался вопросом: «А так было можно?»
Если мышцы «честные, то это долгий, адски утомительный труд. А долбоящеры очень быстро проходят этот путь на уколах. И похер им на побочки и твое возмущение. Кто разницу видит? С другой стороны, когда упираешься в свой потолок, дальше не сдвинуться, хоть ты убейся. Без химии чемпионом не стать, а на кой оно надо, если посадишь печень и почки?
Гневная тирада в уме отвлекла лишь на время. Блондинка в гробу – это проблема. Я некрофил, раз подсознание поднимает во сне эту тему. Или та девушка не из живых мертвецов? Запах тлена мог идти из соседнего гроба. Или от тех разбившихся склянок. В любом случае дело нечисто.
А главное – кто болтал тогда с Лешкой? Уж точно не я, раз это не помню. Спал как убитый, гоняя летучих мышей и дохлых блондинок. Шизофрения? Нейродегенеративное заболевание мозга? Альцгеймер? Ранний склероз? Выходит, жизнь коротка, зря не кололся. Так хоть прокачался бы до чемпионства.
Остаток пути я молча пялился в окно, опасаясь уснуть. Некрофилия – первый симптом, а что будет дальше? Если почти здоровый мозг способен на галлюцинации подобного уровня, то что выдаст больной? Содом и Гоморру? Откуда там эти картинки?
Занятый тяжелыми думами, я готовился к худшему, а в окне пролетали поля, виноградники, фермы. Не то чтоб ухоженно, но живописно. Не по-нашему точно. Без колхозных руин, ржавой хозтехники и разбитых коровников. Сельская идиллия и пастораль. Узкие дороги, но с идеальной разметкой и ровным асфальтом.
По приезду нас разместили на окраине рядом с консервным заводом, где предстояло работать. Здание, длинное и без удобств, напоминало казарму. Вероятно, построено для стройотрядов. Нам не привыкать, в институте на картошке было похуже. Какая-никакая, а всё ж заграница.
Уже на следующий день мы стали работать. Кормили неплохо, да и труд не особо тяжелый. Всех разделили по разным участкам, учитывая пол, темперамент и силу. Нашей троице досталось обязанность таскать и вываливать содержимое бесчисленных ящиков на транспортерную ленту. Целые горы томатов уносились в чрево яростно лязгавшей и брызжущей соком машины. Тут консервировали лютеницу, гювеч или пасту. Посвящение в традиционный для местных уклад мы прошли до обеда.
– Другари, бягайте бырзо при нас! – крикнула, махнув рукой, пара красноносых братушек.
У нас такой жест означал бы «валите нахер отсюда», но тут же всё через жопу. К счастью, уже разобрались, что такой взмах ладонью был приглашением. Переглянувшись, мы подошли.
Заговорщицки подмигнув, болгарин достал бутыль с жидкостью классически молочного света. Второй протянул большой красный перец и помидор, коих вокруг было навалом.
– Вот это по-нашему! – одобрительно крякнул Ванек. – Самогон?
– Лунна светлина! – покачали они головой. – Ракия! Това твое.
Я осторожно понюхал стакан и поморщился. Пахло мерзейше. Похоже, на помидорных кожурках, благо они тут везде.
– О, добре-добре! – соврал я и показал большой палец, сыграв чистый восторг.
– За приятелство, братство и всичко добро! – подняв стаканы, широко улыбнулись братушки.
Сделав пару мелких глотков, они с удовлетворением чмокнули, показывая, насколько чист и элитарен продукт. Мы, как водится, опрокинули махом, презрительно игнорируя их осторожность. Возникшее после этого ощущения можно лишь пережить, описать их нельзя. Чистый спирт был бы кратно приятней, а это, как мне представляется, – вкус ацетона. В каком аду это пьют?
Мы едва не схватились за горло, из глаз брызнули слезы. Не вздохнуть. Реакция организма была предсказуемой. Дело не в градусе, тело пыталось немедленно извергнуть наружу эту мутную дрянь. Спасла только гордость. Мы ж русские люди, негоже показывать слабость чужим.
– Ооо… – воскликнули, переглянувшись, болгары. – Много добре. Хайде да работим заедно! Яки момчета!
Экзамен мы на дружбу народов прошли, но осадок остался. В чем-то Толик мог быть и прав. Не провокация ли это была?
Нас уважительно похлопали по плечу и отпустили. По работе не доставали, только нужна ли она? На пару тряпок зарплаты, наверное, хватит. Долги, допустим, отдам, но после Юльки амбиции выше. Ее можно понять, а мне надо менять что-то в жизни. Искать любую возможность подняться, а найдя, не упустить и вцепиться зубами.
Только с чего же начать? Для нас сотня баксов – сумасшедшие деньги. Когда Лешка с гордостью показал нам купюру, мы с Ванькой благоговейно подержали в руках этот искушающий символ капиталистической мощи. Ее сердце, топливо и священный алтарь, куда кладут жизни и души. Та сермяжная правда, что стоит за мотивами там и тут. Вся она прямо в этой бледно-зеленой бумажке. Только как ее заработать?