Человеческий крокет
Шрифт:
Назавтра сестра миссис Бакстер отбыла назад в Южную Африку, и миссис Бакстер очень загрустила. И к тому же, видимо, стала очень неуклюжей — ходила вся черно-синяя, как из скверного анекдота.
— С лестницы упала, — сказала она, — вот растяпа.
Лучше бы растяпа миссис Бакстер побереглась.
Пролетело время. Целых семь лет. Элайза
«Арден» разлагался — мокрая гниль на полу, сухая гниль на лестнице. Окна заклинивает, двери перекашивает. Шелушатся обои. Пыльные хрустальные капли на Вдовьей люстре увиты тончайшей паутиной, звенят и брякают на яростных сквозняках, что шныряют по всему «Ардену», словно Борей и Эвр устроили состязание где-то вблизи прихожей или великий орел Хрёсвельг нарочно, чтоб всех позлить, носится по дому туда-сюда.
Прочие дома на древесных улицах ремонтировались и обновлялись, только «Арден» пребывал нетронутым с тех пор, как градостроитель лично приладил на крышу последнюю чешуйку уэльского сланца.
В саду расплодились жабы и лягушки, мыши и кроты, миллион садовых птиц. Крапива до пояса, земля исчерчена снытью, ежевичный колтун не спеша продирался по саду к задней двери. Вдову бы кондрашка хватила.
— Там кто-то за дверью, — говорит Винни, престарелой кошачьей сивиллой взирая в огонь.
Винни тоже несколько плесневеет — в морщины набилась пыль, жидкие волосы тончают, как паутина.
— Я никого не слышал, — отвечает Чарльз (ныне до крайности неприглядный тринадцатилетка).
— Это не значит, что там никого нет, — отвечает Винни.
Чарльз идет через кухню к задней двери, и за ним следит остекленевший глаз объедков «Печеной головы трески». Чарльз открывает дверь — Винни не ошиблась. На крыльце стоит человек. Он снимает шляпу, удрученно улыбается, надтреснутым голосом говорит:
— Чарльз? — (Тот пятится.) — Помнишь меня, старина?
Даже если бы в кухне приземлился инопланетный корабль и оттуда выступил отряд марсиан, это бы Чарльза не так потрясло.
— Папа? — шепчет он.
Винни, ворча, пробирается в кухню, но, узрев Гордона, лишается дара речи. И отчетливо зеленеет.
— Вин?
— А, это ты, — наконец произносит она.
Входит Изобел, с любопытством оглядывает незнакомца — какой-то он странный, что-то в нем не так, но неясно что.
— Папа? — снова говорит Чарльз.
Папа? Это как? Гордон умер, его убил желтый туман, семь с лишним лет уже прошло. А это кто — призрак? Глаза призрачные, но бледности нет — худой, загорелый, будто на солнце работал. Они воображали его человеком с фотографии в рамке — летчицкая форма, кудри, веселая улыбка. А этот Гордон — призрак или самозванец — коротко стрижен, просвечен солнцем, и огрызки его улыбки отнюдь не веселы.
— Пана? — беспомощно повторяет Чарльз.
— Ну ты рад, старина? — шепчет Гордон — сам так огорошен, что еле говорит.
— Но ты же умер, — отмечает Изобел.
— Умер? — Гордон вопросительно смотрит на Винни, а та пожимает плечами: — дескать, я тут ни при чем. — Ты им сказала, что я умер? — не отступает Гордон.
— Мама сочла, что так будет лучше, — напрягается
История вдруг переменилась. Гордон жив, а не мертв, — возможно, первый земной скиталец, возвратившийся из безвестного края. [60] Мир больше не подчиняется законам логики, которая диктует, что мертвые мертвы, а шустрые шастают по земле. Гордон не входил в ватную стену, не тонул в желтом тумане. Это все была ошибка.
60
Аллюзия на «Гамлета» Уильям Шекспира, акт III, сц. I. Пер. М. Лозинского.
— Кто-то ошибся? — недоумевает Чарльз.
М-да, подтверждает Гордон, мрачно уставившись в стену у них за спиной, — они даже оборачиваются глянуть, нет ли там кого. Никого нету.
Другого человека (мертвеца) по ошибке приняли за Гордона, у Гордона внезапно случилась амнезия, он уехал в Новую Зеландию, не зная, что он настоящий Гордон, не зная, кто он такой. Вообще ничего не зная. Может, слишком часто играл в «Кто я?» и запутался?
«Амнезия», — говорил он потом кому-то, а они подслушали — так же они подслушивали, как Вдова говорила: «Астма», когда Гордон уехал из «Ардена» целую жизнь назад. Слова немножко похожи, — может, Вдова и Гордон их перепутали?
— Я хочу вас кое с кем познакомить, — сказал Гордон, слабо и не без оптимизма улыбаясь. — Она ждет в машине.
Чарльз странно булькнул, точно задыхается.
— Мама? — спросил он, распятый между невозможной надеждой и невыносимым отчаянием.
Гордон скривился, и Винни поспешно объяснила:
— Удрала с красавцем-мужчиной. — Гордон уставился на нее, будто не в силах понять, и Винни нетерпеливо повторила: — Элайза, она удрала со своим красавцем-мужчиной.
От имени Элайзы ему явственно поплохело.
— Да? — наступал Чарльз.
— Что — да, старина? — Гордон совсем ошалел.
— Там в машине мама?
Гордон задумался над ответом очень надолго, но в итоге медленно покачал головой и сказал:
— Нет, не мама.
— Приветик, — вдруг произнес жизнерадостный голосок, а все четверо вздрогнули и обернулись к женщине на крыльце. — Я ваша новая мамуля.
Второе пришествие Элайзы, которое восстановит подлинную справедливость и воздаст за страдания (счастливый финал), больше не маячило за каждым поворотом. И если мертвый Гордон стал живым, вероятно, живая Элайза может обернуться мертвой.
— Где она ни есть, — грустно сказал Чарльз, — хватит себе врать, Иззи, — она не вернется.
НЫНЕ
Опыты с инопланетянами
Дебби не дается наречение младенца. Я думаю, это потому, что младенец по праву не ее, личность его, будем честны, под вопросом, имя лишит его истинного наследия. (Впрочем, знает ли младенец, кто он есть?)
— Шерон? — экспериментирует Дебби на Гордоне. — Или Синди? Андреа? Джеки? Линди? Старомодного нам не надо. — Вроде, скажем, Изобел.