Человек без лица

Моррелл Дэвид

В квартире было очень мало света. Он не мог разглядеть ни присутствовавших там людей, ни обстановки. Как не мог бы ничего увидеть и тот, кому случилось бы проходить в этот момент по коридору. Но как только за ним закрылась дверь, щелкнул выключатель, и жилая комната ярко осветилась. Плотные задернутые шторы не позволяли свету просочиться наружу.

В комнате находились пятеро. Высокий подтянутый мужчина со строгими чертами лица и коротко подстриженными седеющими волосами казался здесь самым главным. Хотя на нем был простой деловой костюм синего цвета, выправка у него была явно военная, и в узком кругу его никогда не называли по имени, а всегда только «полковник».

Следующим по старшинству был мужчина помоложе, лет сорока с небольшим, ниже ростом, с более развитой мускулатурой. Он был в бежевых брюках и коричневом блейзере. Майор Патнэм.

Рядом с ним находилась яркая блондинка лет тридцати с хвостиком, ее груди натягивали ткань блузки. Капитан Уэллер.

Наконец, там были еще двое охранников в штатском — один из них впустил его и запер за ним дверь. Охранники уже видели его совсем недавно, перед тем как он спустился в квартиру Бьюкенена, так что на этот раз обошлось без проверки. Они едва кивнули ему и опять сосредоточили все внимание на двери.

Впрочем, полковник, капитан и майор тоже не обратили на него особенного внимания. Бросив в его сторону беглый взгляд, они опять повернулись к нескольким экранам замкнутой телесистемы, которые показывали черно-белые изображения разных частей квартиры Бьюкенена. На длинном столе располагался ряд видеокамер, и все работали, записывая на пленку все, что происходило в каждой комнате этой квартиры. На другом столе работали на запись несколько магнитофонов. Если не считать дивана и двух стульев, отодвинутых к самой стене, то всю обстановку комнаты составляло это электронное оборудование. Неудивительно, что полковник распорядился уменьшить освещение до минимума, когда открыли дверь в коридор, — боялся, как бы кто не рассмотрел здешнюю «начинку».

Тот, кто называл себя Аланом, поставил свой кейс возле коробки с пончиками и дымящейся кофеваркой, стоявшими на стойке, которая отделяла кухню от жилой комнаты. Нигде не было ни одной пепельницы — полковник категорически запрещал курить. Нигде не валялось никаких скомканных салфеток, остатков пищи или использованных пластмассовых стаканчиков — полковник требовал, чтобы контрольная комната содержалась в абсолютной чистоте.

— Что он делал после моего ухода? — спросил Алан. Вопрос был обращен к любому, кто потрудился бы ответить (они это делали далеко не всегда). Как единственный штатский среди находившихся в квартире, он не чувствовал себя обязанным обращаться к ним по званию. Более того, ему начинало чертовски надоедать, что эти типы из Особых операций выпячивают свое превосходство по отношению к ЦРУ.

После паузы женщина, капитан Уэллер, ответила, не глядя на него и не отводя глаз от телеэкранов:

— Прислонился к двери. Потер виски. Видимо, болит голова. Пошел на кухню. Налил себе еще выпить.

— Еще выпить? — переспросил Алан с неодобрением.

Его осуждающий тон заставил второго по званию среди присутствующих, майора Патнэма, повернуться к нему лицом.

— В этом нет ничего из ряда вон выходящего. Алкоголь для него — один из видов оружия. Он его использует для разоружения тех, с кем имеет дело. Если он сам не будет обладать определенной устойчивостью к алкоголю, то откроется для удара противника так, словно утратил свои боевые навыки.

— Никогда не слышал ничего подобного, — скептически произнес Алан. — Если бы он был в моем ведении, я был бы встревожен. Просто с самого начала с этим подразделением все было не как обычно, верно?

Теперь полковник повернулся в его сторону.

— Прошу отказаться от снисходительного тона по отношению к нам.

— Бы меня не так поняли. Я просто высказал свое соображение.

— Принимаем к сведению ваше соображение. Если он выпьет эту порцию и нальет еще, я буду обеспокоен.

— Прекрасно. Тем более, что это не единственное, о чем нам следует беспокоиться. Что вы думаете о моем собеседовании с ним?

Движение на одном из мониторов привлекло всеобщее внимание, и они вновь стали внимательно следить за экраном.

Бьюкенен со стаканом в руке вышел из кухонного отсека.

На отдельном черно-белом экране он появился в жилой комнате, тяжело опустился на диван, положил ноги на кофейный столик, откинулся на спинку и потерся лбом о покрытый бисеринками влаги стакан.

— Да, видно, у него действительно болит голова, — заметил Алан.

— Или он просто устал от стресса и от переезда, вступила в разговор женщина.

— Еще одно топографическое обследование покажет, что делается у него в голове, — заявил Алан.

Женщина повернулась к нему.

— Вы хотите, конечно, сказать — у него в мозгу. Не в мыслях.

— Именно. Это я и имел в виду. Я спросил вас, что вы думаете о собеседовании.

— Его объяснение по поводу паспорта кажется обоснованным, — произнес майор. — На его месте я, возможно, не бросил бы паспорт, но не исключено, что именно поэтому я и не на его месте. У меня нет его актерского дарования. Попорченный водой паспорт, который удостоверял бы его личность, не ставя под удар источник, откуда был получен, прибавил бы правдоподобия версии о гибели владельца.

— Но ведь паспорт так и не нашли, — возразил Алан.

— Случайное стечение обстоятельств.

— Я так не думаю. Но давайте отложим разговор на эту тему, — отступил Алан. — Что скажете об открытке?

— И это объяснение звучит вполне резонно, — отозвался майор.

— Наш разговор начинает походить на игру с эхом, — сказал Алан. — А я начинаю терять терпение. Если вам надо его отмазать, то зачем здесь нужен я? У меня жена и дети, которые уже забыли, как я выгляжу.

— Отмазать? — вмешался полковник, и голос его зазвенел, как сталь при ударе о кремень. — Это вы начинаете выводить из терпения меня. Лицо, которое мы наблюдаем на этих мониторах, лицо, которое вы имели честь допросить, вне всякого сомнения, является самым лучшим секретным агентом из тех, кем я когда-либо имел честь руководить. Он прожил дольше, перевоплощался чаще, выстоял среди более серьезных опасностей и выполнил больше важнейших заданий, чем любой другой секретный агент, о котором мне когда-либо доводилось слышать. Он единственный в своем роде, и лишь с величайшим сожалением я вынужден рассматривать вопрос о его ликвидации.

Так, подумал Алан, вот оно. Наконец-то мы добрались до сути. Он жестом показал на охранников.

— Вы уверены, что стоит обсуждать при всех такое серьезное дело?

— Они надежны, — бросил полковник.

— Точно так же, как и Бьюкенен.

— Никто не ставит под вопрос лояльность Бьюкенена. Он не виноват в том, что был скомпрометирован. Не было абсолютно никакой возможности предвидеть, что кто-то, кого он знал по Кувейту и Ираку, вдруг войдет в ресторан в Канкуне, где он обрабатывал ту парочку наркодельцов. Самый страшный кошмар для секретного агента — это столкновение двух его воплощений. И уж никак невозможно было предсказать, что этот Бейли окажется таким настырным и соберет улики, показывающие Бьюкенена в трех разных воплощениях. Черт бы побрал эти фотографии! Если бы только этот сукин сын не принялся щелкать направо и налево!