Человек без лица
Шрифт:
Черт, он так давно не был Бьюкененом, что просто забыл, кто такой Бьюкенен. Он не хотел знать, кто такой Бьюкенен. Притча об осле между двумя охапками сена точно описывала его ситуацию. Он попал в промежуток между личностью Виктора Гранта, который был мертв, и личностью Дона Колтона, которая не была сформирована. Лишившись всех точек опоры, оставшись без малейшей зацепки, способной облегчить ему выбор — кем быть, он был просто парализован.
Но охранительные инстинкты все-таки привели в действие систему самообороны. Сидя неподвижно в
Скрипнула дверная ручка. Когда кто-то находившийся в наружном коридоре медленно открыл дверь и резкий свет оттуда проник в квартиру, Бьюкенена на диване уже не было. Он быстро проскользнул налево и скрылся в темноте спальни. Он услышал щелчок выключателя и отступил еще дальше в спальню, когда в жилой комнате вспыхнул свет. Он услышал мягкий, глухой стук, когда тихо закрыли дверь. Послышалось легкое шуршание чьих-то осторожных шагов по ковру.
Он напрягся.
— Бьюкенен? — Голос был ему знаком. Он принадлежал человеку, называвшему себя Аланом. Но голос звучал настороженно, тревожно. — Бьюкенен?
Испытывая беспокойство, Бьюкенен не хотел отзываться на это имя. Но все-таки вышел немного вперед, чтобы его могли увидеть в полутьме спальни.
Алан обернулся. Выражение его лица представляло собой смесь озабоченности и удивления.
— Вы принципиально против того, чтобы стучать? — спросил Бьюкенен.
— Ну… — Алан неловко потер правую руку о свой пиджак спортивного покроя в коричневую клетку. — Я подумал, что вы, может быть, спите, и…
— И поэтому решили здесь тихонько посидеть, пока я не проснусь?
— Нет, — ответил Алан. — Гм, не совсем так.
— А что же будет совсем так?
Обычно этот человек был настолько уверен в себе, что его манера поведения граничила с бесцеремонностью. Сейчас же он вел себя совершенно необычно. Что происходит?
— Я просто подумал, что надо заглянуть к вам и проверить, все ли с вами в порядке.
— Ну а почему со мной не должно быть все в порядке?
— Видите ли, тогда в машине вы были расстроены, и…
— И что же?
— Ничего. Я просто… Наверно, я ошибся.
Бьюкенен вышел из темной спальни. Подходя к Алану, он заметил, что тот украдкой бросил опасливый взгляд на потолок в дальнем правом углу комнаты.
Вот оно что, подумал Бьюкенен. Значит, он здесь под колпаком, причем его не только подслушивают.
За ним еще и подсматривают скрытыми камерами. С игольчатыми объективами.
Вчера, приехав сюда, Бьюкенен почувствовал облегчение от того, что достиг наконец спокойной гавани. У него не было оснований подозревать своих кураторов в каких-либо нехороших замыслах, а значит, не было и причины проверять квартиру на присутствие «жучков». Позднее, после разговора с Аланом, он был взволнован, поглощен мыслями об открытке, дошедшей до него, словно неожиданный отголосок одной из его прежних жизней, хотя с тех пор прошло уже шесть лет. Ему и в голову не пришло проверять квартиру. Да и какой смысл был бы делать это? Кроме человека, называвшего себя Аланом, ему не с кем было говорить, а значит, и спрятанным микрофонам нечего было подслушивать.
Но видеонаблюдение — это уже другое дело. Намного более серьезное, думал Бьюкенен. Что-то во мне пугает их, причем в такой степени, что они хотят следить за мной не спуская глаз.
Но что это может быть? Что может их пугать?
Для начала это может быть мое пребывание в кататоничсском трансе всю вторую половину дня и часть вечера. Должно быть, я до смерти напугал тех, кто ведет наблюдение. Они послали Алана узнать, не поехала ли у меня крыша. Чего стоит одно то, как Алан все время щупает свой пиджак. После того как я утром прижал ему руку, он, должно быть, пытается определить, сильно ли я возбужден и не придется ли ему пригрозить мне оружием.
А в это время камеры передают каждое мое движение.
Но Алан не хочет, чтобы я об этом знал.
Бьюкенен почувствовал себя раскованным. Пришло ощущение того, что он на сцене, а с ним и стимул, который был ему нужен, чтобы сыграть роль самого себя.
— Я постучал, — продолжал свои объяснения Алан. — Наверно, вы не слышали. А так как вы не должны были уходить из квартиры, я подумал, не случилось ли чего с вами. — Сейчас, когда Алан придумал правдоподобную версию, он уже не так сильно нервничал. К нему явно возвращалась его обычная уверенность в себе. — И эта рана у вас на голове. Вдруг вы еще раз ударились? Вдруг поскользнулись, когда мылись под душем, да мало ли что? Вот я и решил войти и проверить. Я часто принимаю здесь доклады агентов, поэтому у меня всегда при себе ключ.
— Наверно, я должен чувствовать себя польщенным, что вы так меня опекаете.
— А с вами не так-то легко найти общий язык. — Алан потер правый локоть. — Но я делаю свое дело и забочусь о вверенных мне людях.
— Послушайте, — сказал Бьюкенен. — За то, что случилось в машине сегодня утром… простите меня.
Алан пожал плечами.
— Столько всего происходит. Наверно, мне нелегко будет научиться жить, ни испытывая больше давления.
Алан снова пожал плечами.
— Это можно понять. Иногда агент продолжает чувствовать давление даже тогда, когда его уже нет.
— Кстати, о давлении…
— Что?
— О давлении.
Бьюкенен ощутил его в низу живота. Он показал на ванную, вошел внутрь, закрыл дверь и опорожнил свой мочевой пузырь.
Он полагал, что в ванной, как и в других комнатах квартиры, тоже запрятана куда-нибудь в стену камера. Но ему было безразлично, следит ли за ним кто-нибудь, пока он отправляет свою естественную надобность. Даже если бы он действительно стеснялся, то ни за что на свете не подал бы виду.
И даже если бы его мочевой пузырь того не требовал, он все равно пошел бы в туалет.
В качестве отвлекающего маневра.
Потому что ему надо было побыть какое-то время не на глазах у Алана. Ему нужно было время, чтобы подумать.
13
Вот та самая открытка, которую я никогда не собиралась посылать. Надеюсь, то, что ты обещал, — это всерьез. Тогда же и там же, где в последний раз. Рассчитываю на тебя. ПОЖАЛУЙСТА.
Бьюкенен вышел из ванной, сопровождаемый шумом спущенной в унитазе воды.
— Вчера вечером вы что-то говорили об отпуске и отдыхе.