Человек боя
Шрифт:
– Эй, качок, тебя прямо с бабы сняли? – поинтересовался один из бритоголовых, с синяком на лбу, в то время как второй покатился со смеху.
Крутов подумал немного и молча лег, расслабляясь, начиная вспоминать детали задержания и анализировать свое поведение. Было досадно, что он не смог предвидеть подобного оборота событий и не учел связей бандитов с милицией. И еще настораживало, что вычислили его местонахождение слишком быстро. Вокруг зоны в лесу располагалось по крайней мере шесть деревень, «гаишник», и он же – часовой зоны, не мог знать, из какой именно деревни пришли
Егор встрепенулся, вспомнив, что не спросил, куда поместили Елизавету, но снова затих. Ему бы все равно не ответили.
Через полчаса принесли мятые серые брюки, оказавшиеся слишком широкими и короткими, и фланелевую голубую рубаху с длинными рукавами, явно из комплекта нижнего белья. Крутов оделся, однако качать права не стал, дежурный милиционер помочь ему был не в силах. Тогда Егор забрался на второй этаж нар, не обращая внимания на ехидные подколки юных скинхэдов, и углубился в самосозерцание, переходящее в медитацию по методу цигун «железной рубашки», помогавшему залечивать раны и травмы.
Лизу привезли туда же, куда и Крутова, в отделение жуковской милиции, но в КПЗ сажать не стали. Растерянную, ничего не понимающую, ее привели в один из пустых по причине раннего утра кабинетов ОВД и оставили на попечение немолодого сержанта с бочкообразным туловищем и мясистым красным лицом. На все вопросы девушки он отвечал стандартным «не положено», и Елизавета в конце концов отстала от него, сев на стул в уголке комнаты и сгорбившись от переживаний.
В девять часов утра пришел хозяин кабинета, немолодой, но сухощавый, подтянутый, с сединой в пышных волосах, красивый капитан. С интересом окинув взглядом безучастную ко всему Елизавету, он отпустил сержанта и сел за стол, подвигая к себе лист бумаги и авторучку.
– Рассказывайте, – предложил он, задерживая взгляд на голых коленях пленницы.
Лиза попыталась натянуть на колени юбку, вспыхнула, села по-другому и смело глянула милицейскому начальнику в глаза.
– Я не знаю, что рассказывать.
– Как это, не знаете? – удивился капитан. – Вас задержали как сообщницу опасного рецидивиста, убившего под Фошней, на складе горюче-смазочных материалов, человека.
– Чушь! – сердито сдвинула брови Елизавета. – Это же Егор Крутов, приехал на родину из столицы, у него полдеревни – родственники. К тому же на его родных деда и бабушку напали бандиты, чуть не убили! Вы бы лучше их искали, а не хватали честных людей. Между прочим, он тоже работает в каком-то столичном спецназе, и вам не поздоровится, если там станет известно о вашем самоуправстве.
– Ух ты, как страшно! – улыбнулся капитан. – С ним мы еще разберемся, давайте пока решим, что делать с вами, Елизавета Романовна Качалина. Итак, вы отрицаете, что являетесь сообщницей этого бан… э-э, человека?
– Конечно, отрицаю. Я не сообщница, а он не бандит.
– И связь с ним отрицаете?
– А связь не отрицаю, – с вызовом ответила Елизавета. – И лезть в мои личные дела не советую.
– Значит, связь не отрицаете, – снова улыбнулся капитан; улыбка у него была неприятная, ехидненькая, намекающая на некий скрытый от подследственной смысл. – Прямо скажем, муж ваш не будет в восторге от этого заявления.
– Плевать мне на мужа, с которым я давно не живу, и на ваши угрозы! Немедленно выпустите Крутова! И накажите тех, кто его избивал и издевался над ним.
– Он – убийца и при задержании оказал сопротивление.
– Сначала докажите, что он убийца. Как он мог кого-то убить на этом вашем горючем складе, если он целый день провел в больнице в Фошне, возле раненого деда? Пошлите туда сотрудников, выясните.
– Выясним, золотце мое, выясним, не волнуйтесь. Что вы еще знаете о… гм, вашем приятеле?
– А того, что я уже сказала, мало?
– Вы с ним давно… имеете близкие отношения?
– Какое ваше дело?! – возмутилась Елизавета. – Какое это имеет значение?
– Для вас действительно никакого, – согласился капитан, продолжая оценивающе разглядывать – буквально раздевать глазами! – Елизавету. – А вот для вашего мужа очень даже большое значение имеет. – Он многозначительно и цинично подмигнул девушке. – Теперь только от вас, Елизавета Романовна, зависит, выйдете вы отсюда или нет.
– Не поняла, – искренне удивилась Лиза. – Как это – от меня? Почему от меня? Разве я в чем-нибудь виновата?
– Будете выгораживать своего… м-м, сожителя – разделите его участь. Понятно? То есть станете соучастницей убийства. А это означает – прощай свобода, работа, карьера. Понятно?
– И что же я должна по-вашему говорить? – стиснула зубы девушка, переживая приступ внутренней дрожи.
– Умница, – расплылся в улыбке капитан. – Ничего особенного от тебя не потребуется, надо только сказать, что видела, как к дому вашего… Крутова подъезжали на джипе какие-то люди, а он в разговоре с тобой нечаянно упомянул склад ГСМ.
– И все?
– И все. Как видишь, безобиднейшая информация. Мы подружимся?
Елизавета покачала головой, внезапно успокаиваясь, смерила красивого самоуверенного милиционера презрительным взглядом.
– Какая же вы все-таки сволочь!
Капитан вздрогнул, перестал улыбаться, хищно раздул ноздри, сказал вкрадчиво:
– Напрасно ты ерепенишься, шлюха. Посидишь денек-другой с проститутками и воровками, поумнеешь. – Он вдавил кнопку вызова дежурного на столе. – Симачева ко мне!
На пороге возник бочкообразный краснорожий милиционер, с которым она дожидалась начальства.
– Во вторую ее.
– Там же… – начал краснорожий.
– Во вторую, я сказал! Пусть поизучает изнанку жизни, ей это будет полезно. А завтра… – капитан не договорил.
В кабинет без стука вошел высокий, крепкого сложения молодой мужчина с коротким ежиком волос, в дорогом костюме и при галстуке. Губы у него были тонкие и прямые, подбородок тяжелый, глаза стального цвета – просто образец мужской силы и обаяния. Это был Георгий Мокшин, муж Елизаветы. Он махнул рукой телохранителю, чтобы тот остался за дверью, небрежным жестом приказал выйти сержанту, подождал, пока тот покинет кабинет начальника ОВД, и проговорил не терпящим возражений тоном: