Человек-Хэллоуин
Шрифт:
Эти люди…
Люди, которые поклонялись мальчику.
«Это не настоящие демоны, ты сам их сотворил. Если ты посмотришь на них внимательно и разглядишь их истинную сущность, то поймешь, что они просто откликнулись на твой призыв и явились из Вселенной».
Казалось, Нора здесь, рядом, точнее внутри его.
Он знал, что все дело в его воображении. Всегда только в его воображении. Он сам позволяет голосам звучать, особенно в ситуациях, подобных этой.
«Я похитил ребенка из Техаса и протащил его за собой через полстраны, у меня есть пушка, у меня есть… (Нет, я не должен думать об
— Зачем ты живешь во мне? — спросил он как-то голос Норы, понимая, что совсем спятил, если обращается с вопросом к одному из голосов, звучащих у него в голове.
«Потому что, — последовал ее ответ, — ты не позволяешь мне уйти».
Стоуни отчаянно старался не прислушиваться к какофонии голосов внутри себя.
— Я не сумасшедший, — заявил он.
И осознал, что произнес эти слова вслух.
Он глянул в зеркало заднего вида на мальчика.
«Я похитил человека Совершил тяжкое уголовное преступление.
Я могу стать убийцей. Еще одно тяжкое уголовное преступление.
Нет, все обстоит еще хуже. За пределами человеческого закона существует другой закон. В мире есть справедливость превыше человеческой справедливости.
Мой удел — вечное проклятие! Моя единственная дорога ведет к вечным мукам!»
В какой-то момент он стал воспринимать все происходящее на дороге как кино, спроецированное на лобовое стекло машины: просто картинки из прошлого, лица людей, большой летний дом на мысе Джунипер. Он заставил себя сосредоточиться, чтобы сквозь призрачные видения различать дорогу.
Лунный огонь ослепил его…
Бело-желтая луна в окружении алых лучей, словно позади нее вспыхнуло солнце…
Картинка была такая реальная, словно он действительно вернулся во времена своей юности.
Лунный огонь обжигает, почти ослепляет его…
Ее образ.
Ее лицо заключено в белый полупрозрачный ореол, пронизанный голубыми венами и оттого похожий на паутину. Живая субстанция пульсирует.
Все исчезло так: же внезапно, как и появилось. Осталась только дорога впереди — прямая и пустынная.
Небо посветлело, грозовые тучи рассеялись, словно сон в свете дня.
Воздух наполнился запахами сырой осени, теплая влага туманного октября щекотала горло. Вода, оставшаяся после дождя, испарялась под лучами солнца. Он снял темные очки и устремил взгляд в чистое небо — в необъятную голубую пустоту, простиравшуюся в бесконечность. Сколько ни гляди за горизонт, этому небу нет ни конца ни края. Ни облачка впереди. Никаких темных пятен — одно лишь ясное небо. Стоуни испытал невероятное облегчение: с того момента, когда он наконец отыскал того, за кем охотился, дождь особенно сильно действовал на нервы, казалось, что капли стучат где-то внутри головы, словно гвозди по камням. Или гвозди, с глухим звуком впивающиеся в ладони.
Лишь изредка дождь был просто дождем.
Как только ливень прекратился, мысли потекли более плавно.
— Я
— Чуть позже.
— Идет война, — сказал мальчик.
— Да, именно так.
— Да, война. Между Добром и Злом, Небесами и адом, — произнес мальчик таким тоном, словно это вдалбливали ему лет с трех. — Все мы в ней участвуем, а я словно огонь на море.
— И он на тысячи лет связал змея и…
— Ты знаешь Писание? — спросил мальчик, явно потрясенный.
— Ты не мессия, мальчик, так что даже не вспоминай о тех болванах, от которых мы уехали. — Стоуни хмыкнул. — Не обращай внимания, парень. Наверное, у меня просто плохое настроение, — поспешно извинился он.
Молчание в салоне сделалось невыносимым. Стоуни включил радио. Выбирать пришлось между музыкой кантри и проповедниками. Музыка победила без боя. Стоуни поймал последний куплет старой песни Чарли Прайда «Пожелай ангелу Доброго утра». Мальчик на заднем сиденье принялся негромко подпевать.
— Что скажешь насчет вон того заведения? — Стоуни указал на «Вафельный домик» при дороге.
— По-моему, — отозвался мальчик, — у тебя все еще плохое настроение.
— У меня всегда плохое настроение, малыш. Так как «Вафельный домик»?
— Лучше бы в «Макдоналдс».
— Ты готов ждать до следующего «Макдоналдса»? До него, может, еще полчаса ехать придется.
— Ладно, как скажешь, ты же здесь главный. Голос мальчика звучал почти весело.
— Тебя, похоже, не очень беспокоит вынужденное путешествие, — произнес Стоуни, останавливаясь перед «Вафельным домиком». — Ты даже не сопротивлялся, когда незнакомый человек запихнул тебя в машину и повез бог знает куда Мальчик пожал плечами.
— Так ведь пушка-то у тебя, а не у меня.
В кафе, сидя за грязным столиком, мальчик рассматривал запаянное в пластик меню.
— Наверное, у меня глаза больше живота Я хочу все, что здесь перечислено.
— Полегче, парень, — сказал Стоуни. — Уложись в пять долларов — ладно?
Подошла официантка, протерла столик и приняла заказ.
— Овсянку, две сосиски, три яйца, два блинчика и большой стакан молока, — попросил мальчик.
Стоуни проверил содержимое бумажника К сожалению, в нем оставалось очень мало банкнот. Там же лежала и небольшая фотокарточка — память о прошлом: пятнадцатилетняя девочка со смуглой кожей и темными волосами. Красивые глаза Обаятельная улыбка На шее маленький золотой крестик.
— Мне ничего, спасибо. Хотя, нет, пожалуй, какой-нибудь тост. Да, один тост. И чашку кофе.
Мальчик посмотрел на него удивленно.
— А я собираюсь заправиться как следует. — Он отпил воды из стакана — У меня в твоей машине все кишки растрясло, мистер.
Всякий раз, когда машина ломалась, (а это случалось довольно-таки часто), ему удавалось вновь заставить мотор работать. Один раз на стоянке дальнобойщиков под Мемфисом он обжег правую руку, снимая колпачок с распределителя зажигания. Воздух затянуло кислотным дымом, но он сумел поменять кое-какие переключатели и купил новый температурный датчик, после чего машина всю ночь бежала как миленькая.