Человек идет(Повести)
Шрифт:
Брук даже не взглянул на китайца и, уходя, только бросил Файлу:
— Смотри, в другой раз…
Надсмотрщик склонился еще ниже; глаза его смотрели на Брука с умилением и преданностью. Но едва тот отошел, как Файлу сразу сделался во сто раз более важным и грозным, чем сам Брук.
— Ну-у, — угрожающе протянул он, повернувшись к Чик Чу, — а теперь мы с тобой посчитаемся…
Китаец упал на колени, стал умолять:
— Прости… господин!.. Я не успел… Больше не повторится.
Но господин оставался непреклонным. Ведь ему только что пригрозил другой господин, который, в свою очередь, боялся третьего.
Наступил вечер. На сырую плантацию стал опускаться туман. Это самое нездоровое время в жарких странах. Европейцы обычно в этот час почти не выходят из домов.
Работы закончились, и все отправились к месту отдыха. Для рабочих было построено отдельное здание, но не на сваях, как для хозяев, а прямо на земле.
Во дворе негр-повар, — или кок, как повсюду на морях называют поваров, — уже сварил большой котел темного варева из бобов. Бобы и рис, приправленные кокосовым маслом, были почти единственной пищей рабочих. Мяса они никогда не видели. Его, правда, и не было. Коров на Новой Гвинее не держат. Несколько голов было завезено на станцию, но они предназначались белым, да и то главным образом для молока. Хозяева, конечно, могли лакомиться дичью, рабочие же — только рыбой, да и то редко.
Похлебав жидкого варева, все отправились спать. Помещение было огромное; вдоль стен стояли нары, на них постелен сухой тростник, и больше никакой обстановки. Кое-где валялась рвань — одежда рабочих, да в изголовьях лежали узелки вместо подушек.
Рабочие улеглись на нары и тотчас уснули. Не спал только Чик Чу: он никак не мог приспособить иссеченного плетьми тела к жесткой постели; да еще рядом стонал и охал мучимый лихорадкой кореец.
Не спалось и Файлу.
Он жил здесь же, в сарае, но ему, как надсмотрщику, был отгорожен отдельный угол у входа. Ни на минуту не мог он забыть об ударе, полученном сегодня от Брука. Правда, ему попадало уже не впервой; несколько лет назад его за какую-то оплошность хозяин избил плетьми. Но вот уже два года, как он сам стал начальством, сам имел право избивать товарищей, как когда-то били его. Часто случалось — как, например, сегодня — его даже называли господином, его, темнокожего, человека «низшей расы». Постепенно он привык считать себя человеком, — сперва среди рабочих, а потом, постепенно и среди белых.
И вот сегодня ему напомнили, что он еще не человек.
Все из-за этого проклятого Чик Чу! Не случись того, что сегодня, все, пожалуй, так и привыкли бы думать, что Файлу — человек.
Жаль, что мало всыпал этому паршивому китайцу! И Файлу готов был подняться и пойти добавить.
Но в этот миг под окнами сарая, где спали рабочие, промелькнула какая-то фигура. Осторожно, прижимаясь к стене, кто-то крался к двери. Вот она отворилась, и в сарай шмыгнул человек. Он, видимо, был тут не впервые, так как хорошо ориентировался в темноте и прошел прямо к тому месту, где спал Чик Чу. Наклонившись над соседом Чик Чу, незнакомец стал всматриваться в его лицо.
— Кто здесь? — спросил Чик Чу.
— Тсс! — прошептал неизвестный. — Это я — Чунг Ли.
— Ты?! — вскрикнул Чик Чу и, забыв про боль, вскочил с постели.
— Тише! Ты выдашь меня! — шептал Чунг Ли.
Файлу услышал их разговор и заворочался.
— Ложись! — сказал Чунг Ли и сам прилег на нары.
В это время один из рабочих громко забормотал что-то сквозь сон. Файлу успокоился.
Выждав немного, Чунг Ли спросил:
— Где брат?
— Нет его, — ответил Чик Чу.
— Умер?
— Бежал.
Чунг Ли чуть не застонал от отчаяния.
— Куда? Почему?
— После того, как ты убежал, — начал рассказывать Чик Чу, — Брук готов был живьем съесть твоего брата. Не мог забыть, что ты сделал его посмешищем перед рабочими, а он даже не сумел наказать тебя за это. Брук и сейчас помнит все. Ему казалось, что рабочие смеются над ним. Только увидит улыбку на лице у кого-нибудь — сразу за плеть… Особенно доставалось Хунь Чжи. Не было дня, чтобы ему не попадало. Конечно, собака Файлу тоже из кожи вон лез, стараясь угодить Бруку. Хунь Чжи совсем не стало житья. Да и чего он мог ждать в будущем! Брук прямо сказал: будешь хоть десять лет спину гнуть, пока не отработаешь за брата. А тут как раз папуас Качу собрался бежать. Хунь Чжи и решил уйти вместе с ним; ведь Качу из здешних мест. И вот уже четыре дня, как они убежали, — закончил Чик Чу.
— Всего четыре дня? — вздохнул Чунг Ли.
— Да, ты совсем немного опоздал, — сочувственно сказал Чик Чу.
Чунг Ли опустил голову и задумался. Он готов был плакать от досады. Целый год скитался по острову, чудом остался в живых, наконец раздобыл столько золота, что им с братом не заработать и за десять лет, рискуя жизнью вернулся сюда, чтобы забрать брата и вместе вернуться на родину, — и все напрасно! Неужели отправиться домой одному, покинув здесь брата? Искать? Но где? А приди он на четыре дня раньше…
— Зачем ты вернулся? Разве ты не знаешь, что тебе грозит? — спрашивал Чик Чу.
— Очень хорошо знаю. Но я пришел, чтобы взять брата и вместе с ним уехать домой. У меня теперь столько денег, что нам на двоих хватит.
— Откуда они у тебя?
— Там в глубине острова есть горы, куда еще не ступала нога ни одной белой собаки. Я там нашел много золота.
Чья-то тень промелькнула возле них; потом тихонько скрипнула дверь.
— Ну и счастливец ты! — с завистью сказал Чик Чу.
— А кто тебе не дает искать свое счастье? — ответил ему Чунг Ли. — Правду сказать, мне очень повезло, такой случай вряд ли повторится. Да и бежал я не за тем, само так получилось. Значит, советовать не могу… Но, если кому-нибудь из вас придется круто, как мне, — пусть ищет место под названием Абу, это километров сто к западу от истоков реки Фляй. Ну, будь здоров!
— Что же ты теперь станешь делать? Куда пойдешь? — спросил Чик Чу.
— Пока не знаю, — ответил Чунг Ли и стал осторожно пробираться к выходу. Потом вернулся и снова подошел к Чик Чу.
— Послушай, Чик Чу. Ты такой же, как и все мы, и не желаешь нам зла…
— Конечно, стоит ли об этом говорить! — с жаром перебил тот.
— Может случиться, что ты раньше нас вернешься домой, а может, я и вообще не вернусь… Так вот тебе кусок золота — отдай его моим старикам. Если понадобится в дороге, то и себе возьми часть. Помни только, что они, быть может, получат этот кусок золота взамен двоих сыновей. А если вернемся, так ты не будешь в обиде. Смотри только, чтобы никто не знал про золото.