Человек из очереди
Шрифт:
— Тебя откуда в интернат отправили? — спросил Леша.
— Издалека.
— Из нашего района?
— Вроде нет.
— А из какого?
— А я знаю!
— А кто-нибудь у тебя есть?
— Братан. Он женат. Армию отслужил.
— А чего тебя не заберет?
— А на фиг я ему.
— Хоть приезжает?
— Нет.
Про отца-мать спрашивать было бесполезно. Все ясно — лишены прав.
— А у него батя был летчиком-испытателем, — сказал Зуб Косе, показав на Лешу.
— Врешь?
— Нет,
И он с удовольствием, надо сказать, подумал, что у него жизнь еще о-хо-хо какая, живет дома, и мама хорошая, а этих парней вроде и кормят сносно, да они в интернате. То и отпросились на вечер, что хоть и голодно, да на воле.
Тут надо сказать, что Леша больше всего боялся загудеть в детский дом или в интернат. Он бы и сам не мог внятно объяснить причину такой боязни. И он постоянно помнил о случае, который произошел, по слухам, в каком-то интернате.
Ну, там парнишка чем-то насолил своим товарищам, так они затолкали его в ящик и выбросили с четвертого этажа. Парнишку привезли домой, он выжил, но, понятно, крепко побился.
Вот этим слухом Леша подогревал в себе страх попасть в детский дом или в интернат.
Да, надо было готовить еду. И тут встало два вопроса. Первый: супу варить побольше или поменьше? Леша говорил, что поменьше, тогда он будет покрепче. А Зуб и Кося говорили, что вермишель разбухнет и ее станет много и ошметки мяса тоже разбухнут и станут прямо-таки кусищами, и вообще надо добирать количеством, чтоб пузо-то набить.
— Дуй по инструкции, — решительно сказал Леша. — Сколько сказано лить воды, столько и лей.
И второй вопрос: каша варится дольше, чем суп, так вот ждать, пока сварится каша, и потом уже начинать ужин чинно-благородно или же, не дожидаясь каши, навалиться на суп? Тут Леша согласился не ждать, разделяя нетерпение парней.
— Ты пшено помой! — велел Леша Зубу, когда вода закипела.
— Губенку раскатал!
— Помой, говорю.
— Да все там будет!
— Помой. И заодно ложку мне.
— Губенку раскатал!
— Помой!
— Отсос Харлампиевич!
Леша сам помыл ложку, а заодно и тарелку. А тарелки, надо заметить, лежали на столе грязной горкой. То есть, видать, когда к сестре Зуба приходят гости, они для закуски берут тарелки, а поклевав, ставят их на прежнее место. Да и чего их мыть, если все равно все там будет, то есть в пузе. Но Леша тарелку себе помыл. Кося и Зуб чикаться с тарелками не стали.
— Вали пшено в воду! — сказал Леша.
Зуб сыпанул из коробки.
— Не жмись! — сказал Кося. — Больше насыпешь, больше получится.
Зуб сыпанул всю коробку.
— Нормально, — сказал он и разлил суп поровну по трем тарелкам.
От тарелок шел пар и даже стоял мясной дух.
— Ну вообще! — восторженно промычал Зуб, внюхивая мясной запах.
— Да, вообще! — согласился Кося.
Леша разрезал две трети батона (одну треть отложил в сторону — себе на завтрак) на шесть частей, каждому дал по два куска — один на суп, другой к чаю.
Парни набросились на суп, а Леша ел неторопливо и прямо чувствовал, как от мясного настоя сила вливается в него, и не торопился как раз потому, что сила должна равномерно впитываться всем организмом.
Ребята быстро заглотнули свой суп и стали кидать косяка на тарелку Леши, но, поняв, что Леше делиться нечем, стали смотреть на кастрюлю с пшеном.
— А каша-то прет, — сделал открытие Кося, увидев, что крышка сама поднимается.
— Много бросил, — сказал Леша.
— Ништяк. Больше и выйдет.
— Так ведь прет, — повторил Кося.
— А мы будем кашу ложить в тарелку, а она пусть и дальше прет, — предложил Зуб.
Так и сделали.
Леша попробовал кашу.
— Нормально, Григорий!
— Отлично, Константин! — подхватил Зуб.
Леша оставил себе на завтра грамм тридцать масла, остальное разделил на три части.
— А давайте в кашу сахар, — предложил Кося.
— А на чай? — удивился Леша.
— Так ведь много.
— Губенку раскатал! А на утро мне? — возмутился Леша.
Косе стало стыдно за свое нахальство, и он сказал:
— Ладно, я чай без сахара.
И вот они, покрякивая от восторга, лупили кашу.
— А каша-то прет! — сказал Кося.
— Прямо как в сказке про кашу, — сказал Леша.
Но парни не откликнулись — они, видать, не слышали про такую сказку.
И они сделали второй заход, бросив в кашу остатки масла. Правда, того, что выделил Леша. И снова крякали и прихваливали, но уже скорее от восторга, что они вольны.
Ну, сидят в комнате, лопают от пуза, и никто им не мешает.
— А каша-то прет! — снова сказал Кося.
И тогда они вычерпали кашу до дна кастрюли и залили кастрюлю водой, так покончив с неисчерпаемой этой кашей.
И были сыты, без масла каша шла туго, но и бросать еду несъеденной было не в их правилах, и тогда Леша в порыве необъяснимой щедрости разделил на три части масло, оставленное на завтра.
— Ну, Ляпа, ты даешь! — восхитился Зуб.
— Это да! — подхватил Кося. Потом они отвалились от стола, пыхтя, с кухоньки перешли в комнату и плюхнулись на кушетку, не снимая обуви. Тут-то воля и чувствовалась особенно, что вот плюхнулись в обуви.