Человек из тоннеля
Шрифт:
– Откуда информация?
– От наших коллег из ОБХСС, Липницкий им хорошо знаком.
– Судимости?
– Несколько лет назад привлекался по делу о незаконной реализации строго фондируемых материалов, но как-то выкрутился. И недавно - месяца четыре назад - у ОБХСС был выход на него по наряду на металл, выданному одним из снабженческих главков по фиктивной заявке. Однако накрыть его с поличным не удалось: в последний момент Липницкий почувствовал опасность и дал отбой - наряд был аннулирован.
– Ловкий делец, - заметил Валентин.
– ОБХСС недооценил его. Кто из них занимался этим делом?
–
Подполковник Жмурко возглавлял городской отдел борьбы с хищениями социалистической собственности, и тот факт, что он лично занимался Липницким, говорил сам за себя.
– Считаешь, что бурыхинская "Лада" фактически принадлежит Липницкому?
– Вместе с Жорой Бурыхиным заодно. Надо сказать, Григорий Борисович сам неплохо водит машину. Но когда едет кутнуть или поразвлечься с девицами, к которым до сих пор неравнодушен, за баранку сажает Жору. Тут вот еще что следует отметить: минувшим летом, а точнее, после событий на Высоком Холме, Григорий Борисович не пользовался "Ладой" и вообще делал вид, что не знаком с Жорой.
– А сейчас?
– Наверстывает упущенное: гоняет Жору в хвост и в гриву.
– Вместе с "Ладой"?
– Само собой. Сейчас как раз подходящий момент: жена Григория Борисовича отдыхает в Кисловодске.
– Значит, решил, что вышел сухим из воды?
– Четыре месяца прошло, а его не беспокоил никто.
– Но Бурыхина на разведку все-таки послал.
– Подстраховаться лишний раз не мешает.
– Кто, кроме жены, проживает с Липницким?
– Никто. Его сын и дочь имеют свои семьи, живут отдельно.
– Сейчас Липницкий в городе?
– Два дня назад был на работе. Можно уточнить, у меня записан его служебный телефон.
Валентин посмотрел на часы. Было начало шестого.
– Позвони ему на работу. Если поднимет трубку, спроси первое, что придет в голову, и дай отбой.
– А если не окажется на месте?
– Узнай, где он находится.
Мандзюк вернулся минут через пятнадцать. Валентин встретил его вопросительным взглядом.
– На работе его нет и не было.
– А вчера?
– Вчера был. И сегодня должен был прийти. Я разговаривал с начальником отдела, тот высказал предположение, что Липницкий захворал, так как вчера жаловался на боли в сердце.
– В котором часу он пожаловался на боли?
– быстро спросил Валентин.
– В конце дня.
– Не поинтересовался, звонил ли ему кто-нибудь перед этим?
– Начальник отдела - приятель Липницкого, и такой вопрос мог насторожить его. К тому же снабженцам, а тем более таким, как Липницкий, звонят чуть ли не каждую минуту.
– Знаешь что, рискнем позвонить ему домой.
– Уже звонил.
– Когда?
– Сразу после разговора с начальником отдела.
– Алексей замялся, но потом добавил, не глядя на Валентина, - трубку не подняли.
Валентин встал, глубоко засунул руки в карманы куртки, словно что-то отыскивал в них, и так стоял с полминуты. Потом сказал, следя за парящими в воздухе красно-желтыми листьями:
– Худо дело, Леша. Хуже не бывает!
– Думаешь, он мертв?
– упавшим голосом спросил Мандзюк.
– Боюсь, что так. Вчера ночью Михайлов-Нагорный вспомнил, кому и что должен. А свои долги
Вызвали оперативную группу, сообщили следователю, пригласили понятых - так или иначе предстоял обыск. Но подтвердились худшие опасения: хозяин трехкомнатной богато обставленной квартиры (румынская мебель, бухарские ковры, чешский хрусталь), которая с холлом, кухней, подсобными помещениями, занимала весь второй этаж дома-особняка на улице Червоноказачьей, пятнадцать, был мертв.
Входную дверь пришлось вскрыть, что не составило особого труда, поскольку она была заперта только на верхний самозакрывающийся замок. Григорий Борисович Липницкий лежал во второй от входа комнате на диване с подушкой под головой. На нем были пижамные брюки, носки, расстегнутая на груди вельветовая рубашка, которую сослуживцы видели на нем накануне. Костюм, в котором он ходил на работу, висел в шкафу, туфли стояли в коридоре у вешалки, комнатные тапочки - у дивана. В квартире был почти идеальный порядок: дочь покойного, за которой съездил Глушицкий, осмотрев все комнаты, шкафы, тумбочки, не нашла каких-либо бросающихся в глаза пропаж. Создавалось впечатление, что, придя вчера домой, Григорий Борисович начал переодеваться, но почувствовал себя настолько плохо, что не смог снять рубашку, лишь расстегнул ее, добрался до дивана, лег и уже не встал. Это предположение подтверждалось оброненным на ковер пластмассовым цилиндриком с таблетками нитроглицерина.
Судебно-медицинский эксперт не нашел на теле каких-либо следов насилия. Он констатировал, что смерть наступила примерно сутки назад, то есть вскоре после того, как Липницкий вернулся с работы. Если учесть, что вчера днем Григорий Борисович жаловался на боли в сердце и что в оброненном у дивана пластмассовом цилиндрике недоставало нескольких таблеток, то, казалось, можно было сделать единственный вывод: Липницкий умер естественной смертью. Однако судмедэксперт не спешил подтверждать это предположение и увез тело на вскрытие. Его, как и оперативных работников, насторожили два отнюдь не пустячных факта. Как показали соседи, живущие на первом этаже, Григорий Борисович последнее время тщательно запирал входную дверь на два замка и внутреннюю цепочку. А тут дверь была лишь захлопнута на верхний "английский" замок. Второй, более разительный факт, который бросался в глаза каждому, кто заходил в квартиру, заключался в том, что в кабинете на журнальном столике стояли распечатанная бутылка марочного коньяка, две рюмки, наполненные тем же коньяком, прикрытая и уже неполная коробка с шоколадным набором "Ассорти", ваза с фруктами, пачка сигарет "Мальборо", пепельница.
Вывод напрашивался сам собой: незадолго до того, как Липницкий почувствовал себя плохо, у него был гость. Очевидно, гость явился следом за хозяином, поскольку тот не успел завершить переодевание. Тем не менее Липницкий поспешил с угощением, из чего можно заключить, что он был либо очень рад гостю, либо напуган его появлением. Если допустить, что этим гостем был Михайлов-Нагорный, такая реакция хозяина понятна - он хотел задобрить Нагорного и, надо полагать, не только коньяком. Ну с коньяка было легче начать малоприятный для Григория Борисовича разговор. Вот он и засуетился: стал потчевать Нагорного.