Человек, которого не было
Шрифт:
— Ну, наконец-то, Рысенок! Мы так давно не были вместе, что мне кажется, уже лет сто прошло. Я так по тебе соскучился.
— Ага, — пробормотала она. — Вместе. Это же в последний раз, Палик.
Веселость ее куда-то улетучилась, и она сидела на диване, опустив голову, и теребила в руках салфетку. Павл осторожно взял у нее бумажный комок и поцеловал в шею. Она повернулась и, отвечая на поцелуй, всхлипнула.
Павл принялся успокаивать ее, нежно гладя по волосам и шепча всякую ласковую ерунду.
— Ну, почему? — с отчаянием спросила она. — Почему так рано? Ведь
— Ты же знаешь, что Большой Админ не может ошибиться, — усмехнулся Павл. — От него зависит уровень жизни. Ошибки могут привести к сбою программы по регулированию численности населения. Там тысячекратные многоуровневые проверки.
— Да знаю я все, — отмахнулась она. — Но почему ты? Почему так рано? Может быть, твои родители в чем-то провинились перед правительством, и срок уменьшения их жизни перешел и на тебя?
— Иди сюда, — сказал он. — У нас мало времени. Там скоро хватятся, куда мы пропали.
— Ну да, — улыбнулась Риса, подобрав салфетку и аккуратно промокнув слезы. — Как же. Секрет Полишинеля. Вот увидишь, они нас еще поздравлять будут, а потом...
— Так, — свирепо прошептал он. — Если ты сейчас же не замолчишь, мне придется сорвать с тебя это красивое платье. А я подозреваю, что переодеться тебе не во что.
— Ладно, — с обычной кокетливой гримаской вздохнула она. — Подчиняюсь грубой мужской силе...
...Он здорово надрался. Честно говоря, все-таки не очень хотелось уходить из жизни в тридцать пять лет, что бы там ни говорили высоколобые. По большому счету, он еще и жить-то только начал по-настоящему. Отцу вон уже шестьдесят, а День Ухода у них почему-то один. Как бы то ни было, отец успел всего насмотреться. Мать, правда, рано умерла, но тут виноват он сам. Отец говорил, что роды были очень трудными. Минуточку, если она умерла не в свой срок, то, по закону, оставшиеся годы должны были перейти к наследнику, то есть к нему. Ну, пусть двадцать пять процентов. То есть, если отнять еще эти годы, выходит, что ему вообще было определено жить лет двадцать пять, не больше? Какая-то ерунда получается. Он попытался осмыслить это, но туман в голове мешал сосредоточиться. К тому же доставили праздничный торт и поднесли ему для торжественного задувания свечей. По обычаю, это мог сделать только сам уходящий. На торте весело горели тридцать пять огоньков. Павл с трудом задул семь и со смехом поднял руки, но все протестующе загалдели. Непотушенные свечи, по примете, могли принести гостям несчастье. Он покорно вздохнул и принялся уничтожать остальные.
Риса больше не подходила к нему. Он пытался отыскать ее глазами в толпе, но нигде не заметил.
— Вот, еще и Риска, — подумал он. — Видимо, она все-таки меня любит. Иначе веселилась бы вместе со всеми.
Несмотря на подступающую к горлу тошноту, Павл налил себе еще и залпом выпил.
Домой его привезли на машине шефа. Отец молча открыл дверь, посмотрел на Павла и покачал головой. Ему надо было обязательно поговорить с сыном в последний вечер. Но, видно, не судьба. Придется отложить разговор до завтра. А там останется совсем мало времени...
Павл с трудом разлепил веки и тут же зажмурился. В лицо били лучи летнего солнца. Он застонал и повернулся. Голова разламывалась от боли, внутри было еще хуже.
— Ну и пусть, — со злостью подумал он. — Какая теперь разница.
Звяканье бутылки о стакан заставило его вновь открыть глаза. Отец с улыбкой протягивал ему стакан холодного пива.
— Убери, — простонал Павл. — Видеть не хочу...
— Давай, давай, — засмеялся отец. — Средство проверенное.
Павл взял стакан и, передернувшись от отвращения, выпил. Как ни странно, ему тут же стало легче.
— Дай еще, — буркнул он.
Отец снова наполнил стакан и протянул ему.
— Который час? — Павл облегченно вздохнул и сел на постели, похлопывая себя ладонями по щекам, — Мы собраться успеем?
— Иди, прими душ, — мягко сказал отец. — Побрейся. Потом позавтракаем. Ты после душа есть захочешь. Я уже все приготовил.
Действительно, из ванной Павл вышел, если и не совсем свежим, но вполне готовым к завтраку. Отец оказался прав, есть хотелось зверски.
— Ушицы съешь, — суетился отец, щедро наливая в тарелку ароматный бульон. — Осаживает здорово. Скоро и забудешь, как вчера надрался.
— Какая разница, — вяло отмахнулся Павл. — Только и дел-то, до машины дойти. Кстати, сколько там осталось?
— Ешь! — сердито приказал отец. — Мне с тобой еще поговорить надо. А то, что я тебе скажу, слушать можно только на свежую голову. Хотя бы относительно.
Павл послушно принялся уничтожать наваристую уху. Отец следил за тем, как он ест, изредка прихлебывая кофе.
— Ф-фу! — Павл с блаженством откинулся на спинку стула. — Правда, хорошо... Буду знать. Хотя...
Он махнул рукой и, вздохнув, посмотрел на отца.
— Дело в том, что ты остаешься здесь, — сказал отец.
Павлу показалось, что он ослышался.
— В каком смысле?
— Остаешься здесь и живешь. Дело в том, что у тебя нет Дня Ухода.
— Ничего не понимаю, — пробормотал Павл и потряс головой. — Видно я еще не совсем отошел....
— Поэтому я и хотел поговорить с тобой вчера, — вздохнул отец. — Наверно, надо было раньше тебя предупредить. Медлил все, боялся, что твоя жизнь наперекосяк пойдет, вот и тянул. А теперь уж тянуть некуда. Расскажу, что успею.
— Да о чем расскажешь-то? — не вытерпел Павл.
Отец подергал щекой, почесал подбородок.
— Ты знаешь что-нибудь о Бессмертных?
— Ну, знаю, — пожал плечами Павл. — Секта запрещенная. Подлежат немедленному уничтожению при обнаружении. А при чем здесь Бессмертные?
— Твоя мать была одной из них, — помолчав, сказал отец. — Когда мы познакомились, у меня уже был День Ухода, а у нее нет. Мы познакомились случайно. На экскурсии, в лесу. Она была, как маленькая фея. Мы влюбились друг в друга без памяти. Кто там спрашивал тогда, как положено, есть ли у нее День Ухода или нет. Нам было так хорошо, что мы забывали даже какое сегодня число, день на улице или ночь. А потом она мне сказала...