Шрифт:
Джон Браун
Человек, который говорил с картиной
– Ты, конечно, понимаешь, что даже мысль, будто разговариваешь с картиной, - нелепость? Правда, Джером?
– Само собой, - ответил Джером.
– Надеюсь, ты не забрал себе в голову, будто и вправду можешь разговаривать с картиной?
– осведомился дядя Гарри.
– Кто его знает, -
– Мне известно одно - я слышу голос. И все тут.
– О, разумеется!
– отозвался дядя Гарри.
– Раз тебе чудится голос, идущий от картины, тут уж ничего не поделаешь.
– Нечего остроумничать!
– огрызнулся Джером.
– Ну что ты, мой мальчик, - усмехнулся дядя Гарри.
– А знаешь, в чем твоя беда, Джером? Нет? Я тебе скажу. Ты свихнулся - вот она, Джером, твоя беда. Уж конечно, доктора, эти умники-разумники, наверняка выискали для этого словечко помудрее. Но как там ни назови - суть одна. В мое время не мудрили. Сказали бы просто и ясно: ты свихнулся, да и запихнули бы в соответствующее место.
– Но я вовсе не свихнулся!
– выкрикнул Джером.
– А ты же знаешь, я советовался с психиатром.
– Конечно!
– сказал дядя Гарри.
– Выложи он так вот напрямик, что ты свихнутый, да ты бы перепугался до смерти, и поминай как звали. Чего же ему пациента-то терять? Ты - "эмоционально неуравновешенный" или "галлюцинируешь под влиянием стресса". Наслушался я всех этих выдумок.
– Нет, мой врач совсем не такой, - заупрямился Джером.
– Я ему все рассказал, и он очень, очень мне сочувствовал.
– Так уж и все рассказал?
– полюбопытствовал дядя Гарри.
– И про то, что человека убил?
– Нет! Про это-то, конечно, не сказал!
– Уж я думаю. Ты только и сказал ему, что с тобой разговаривает картина. Но не объяснил, что это портрет человека, которого ты убил. Очень бы тебе этот добряк-доктор посочувствовал, выложи ему это!
– Я решил, что подробности ему знать неважно.
– Очень даже важно. Одно дело, он считает, что все это так вот вдруг раз, два, три - и хлоп: с тобой говорит картина. Тут он станет исследовать твою психику. А объясни ему, что это портрет человека, которого ты убил, он бы не сомневался, что говорит не картина - твоя совесть.
– Подумаешь, совесть! Чушь одна и чепуха!
– Конечно, совесть. Будь у тебя тогда совесть, ты бы подсыпал какой-нибудь быстродействующий наркотик, а то подмешал медленный и болезненный.
– Да откуда же мне знать, как действуют наркотики? Я-то их не глотаю.
– Нет, Джером, не глотаешь. Но ты парень сообразительный. И жадный. Ух, какой жадный! Да, я тебя еще не поздравил с успехом - мастерски ты подделал подпись на завещании. Долго тренировался?
– Месяца три.
– Отлично сработано. Но знаешь, вся эта сообразительность тебе сейчас не поможет. Денежками-то, которые унаследовал, тебе так и не попользоваться. Ты ведь и сам это знаешь, а, Джером?
– Почему это не попользоваться?
– поинтересовался Джером.
– Потому что психиатр, умник этот, разумник, засадит тебя в сумасшедший дом из-за этих разговоров с картиной.
– Да он и в мыслях того не имеет!
– Не имеет? Я что, ослышался: ты ведь говорил горничной, будто завтра идешь в больницу сдавать анализы?
– Ну, иду, но это самые обычные анализы. Такие всегда делают.
– Ты так считаешь? Ну да не расстраивайся, - ласково успокаивал дядя Гарри.
– Если тебя туда запрячут, я приду навещу.
– Еще чего!
– Джером повернулся и пошел прочь.
– Джером!
– В голосе дяди Гарри прозвучала новая, повелительная, нотка.
Джером вернулся.
– Полицию, Джером, ты надул здорово, ничего не скажешь, - сказал дядя Гарри, - но уж не думаешь ли, что удастся улизнуть от моего возмездия?
Джером выругался и зашагал прочь от портрета дяди Гарри.